Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я свалился не нечаянно, а пошёл за земляникой, – сказал Феликс.
– А сказать надо, что нечаянно.
– Но это будет неправда.
– Ты можешь молчать. Говорить буду я. И вообще, если родителям всегда правду говорить, то и жить невозможно.
– Боря, ты говоришь «отец», «родители»… А где мои родители?
– Чем больше будешь спрашивать, тем скорее их увидишь, – усмехнулся Борис. – Пока твои родители – Алексей Палыч и я.
– Я так и думал, – сказал Феликс. – Но говорить неправду я всё равно не буду.
– Никто тебя не заставляет. Молчи – и всё.
Но план Бориса, не такой уж сложный, выполнить не удалось. Обходя лагерь, Борис увидел небольшую толпу, направляющуюся к лесу через стадион.
– Всё, – сказал Борис. – Уходить нельзя. Нас идут искать… Девчонки всё разболтали.
Да, это поработали девчонки. И вряд ли можно винить их за это. Походив возле опушки до обеда, они направились в столовую. Ни Феликс, ни Борис к обеду не явились. Девочки подождали ещё полчаса.
А потом они решили, что если с ребятами что-то случится, то в этом будут виноваты только они.
Девочки покаялись тренеру.
Тренер пошёл к начальнику лагеря.
Начальник по трансляции объявил немедленный сбор всего персонала.
И вот теперь толпа человек в двадцать направилась к лесу. Впереди вышагивал Вен-Вен с мегафоном в руках. Позади всех шёл Алексей Палыч, который только что появился в лагере.
Увидев толпу, Борис понял, что план сорвался. Нельзя было заставлять этих людей бродить до темноты в лесу. Тем более что своими силами они бы никого не нашли, а значит, начались бы звонки в милицию, лесничество, к лётчикам: сотни людей оторвались бы от своих дел, чтобы прочёсывать лес, пока двое пропавших спокойно моются в бане.
– Конец, – сказал Борис. – Кажется, всему конец. Но ты молчи. Может быть, ещё поверят. Только они не поверят. Вон их сколько собралось.
– Палыч идёт! – радостно воскликнул Феликс.
– Тут и Палыч не поможет, – вздохнул Борис.
Двое синих вышли из зелёного леса и пошли по жёлтому песчаному полю навстречу толпе.
– Вот они! – воскликнул кто-то весело, потому что страдал близорукостью.
– Я бы сказал, не совсем они, – заметил Вен-Вен, близорукостью не страдавший.
Мальчиков окружили кольцом.
Женщины смотрели на них с жалостью: они знали, что грозило этим ребятам. Мужчины тоже знали, но жалости в их глазах не было, ибо именно мужчины на нашей планете призваны осуществлять справедливость.
– Господи, до чего они синие! – вздохнула повариха, которую освободили от поисков, но она пошла из любопытства.
Алексей Палыч скромно маячил в задних рядах. Он проклинал себя за то, что не освободился с утра и не успел вовремя. Он понимал, что при таком количестве свидетелей даже начальнику лагеря трудно будет что-нибудь сделать.
Феликс, не обращая ни на кого внимания, бросился к Алексею Палычу.
– Палыч, привет! – радостно сказал Феликс. – Ты почему так долго не приходил?
Алексей Палыч, не поднимая глаз, пожал синюю ладошку, но тут же спохватился.
– Безобразие! – сказал Алексей Палыч, косясь в сторону начальника лагеря.
– Товарищи, спасибо, – сказал начальник лагеря нехорошим голосом. Таких голосов не бывает у людей, собирающихся простить. – Все свободны. Куликов и Солнечный пройдут со мной в канцелярию.
– Концерт окончен, – сказал в мегафон Вен-Вен. – Граждане, расходитесь. Граждане, не толпитесь.
Именно в эту минуту при виде синих мальчишек в голове Вен-Вена произошло короткое замыкание, в творческом смысле. Он ясно увидел свою новую пьесу.
Она была в синем цвете. Синие мальчики и синие девочки пели и танцевали на сцене. Синий оркестр играл «Голубой блюз». Всё было дико тоскливо, невыносимо скучно, жутко одиноко. Смысл пьесы заключался в том, что в ней не было слов. Можно было петь только «на-на», «ла-ла», «ра-ра», «па-па» и… «ку-ку».
«Ку-ку» было настоящей находкой, такого ещё нигде не встречалось.
Вен-Вен быстрым шагом направился в клуб – записывать идею, пока она ещё дымилась.
За ним потянулись остальные.
Начальник лагеря, Борис, Феликс и Алексей Палыч пошли в канцелярию. Ребята, встречавшиеся им на пути, прилипали к этой группе, как железные опилки к магниту. Всем хотелось посмотреть, как ведут себя приговорённые перед казнью. Провожали Бориса и Феликса молча. Никто не смеялся и не злорадствовал. Один лишь Дегтярёв забегал вперёд и пятился задом, надеясь разглядеть слёзы на лицах преступников.
Все четверо поднялись на второй этаж над столовой – в небольшой кабинет начальника лагеря. Он молча подвинул стул Алексею Палычу и сел за стол.
– Ну… – сказал начальник лагеря, и в этот момент в дверь постучали.
– Войдите.
В дверь просунулись Ира и Тома и остановились у порога.
– Что скажете?
– Они не виноваты, – сказала Ира.
– Это мы виноваты, – сказала Тома.
– В чём же ваша вина?
– Мы послали их за земляникой, а они заблудились.
– И всё?
– Всё, – сказали девочки.
– Хорошо, девочки, идите.
– А вы их простите? – спросила Тома.
– Идите.
Девочки ушли. Теперь они чувствовали себя виноватыми ещё больше, теперь им стало ясно, что не нужно было поднимать панику.
– Ну вот и всё, – со вздохом сказал начальник лагеря. – Скажите мне, какой чёрт вас туда занёс? – спросил он ребят. – Что за удовольствие купаться в этой канаве? Кроме того, в лес ходить тоже не разрешается.
– Мы не купались, – ответил Борис. – Всё получилось нечаянно.
– Что значит нечаянно?
– Он случайно упал в воду, а я… – Борис хотел сказать «спас», но подумал, что в слове этом слишком много геройства. – Я ему помог вылезти.
– Значит, ты его спасал?
Борис промолчал.
– Вообще-то, так могло быть, – робко вступился Алексей Палыч. – Куликов – мальчик довольно решительный.
– Допускаю. Тогда пусть Куликов мне так же решительно объяснит, почему у него костюм крашеный, а у его друга нет.
– Потому что он упал без костюма.
– Случайно упал без костюма? Сначала разделся, а потом упал… Зачем он раздевался? Знал, что упадёт?
Борис молчал. Феликс видел, что Борису отвечать трудно. Он знал, что должен молчать, но всё же бросился на выручку:
– Я разделся, чтобы перейти на другой берег.
– Зачем?
– За земляникой.
– Ясно. Дальше.
– Боря говорит правду. Я упал, а он прыгнул и помог мне вылезти.
– Что же, на другом берегу земляника слаще?
– Там не было земляники. Там