головой и ударил в стену обоими кулаками, наперекор всем рассуждениям испытывая болезненно-упоительный подъем и неистовое кипение энергии. Душа, точно онемевшая конечность, с мучительным наслаждением отряхивала недавнее оцепенение. Пропал недавний озноб, руки чесались написать другу ответ, но шотландец унимал этот зуд. Нужно было успокоиться и отвлечься, а уже потом думать, как подать о себе весть.

Шотландец потянулся к кувшину, залпом допил воду и вытянулся на койке. Усмехнулся и принялся сочинять письмо Пеппо в уме. Поскольку это воображаемое послание было недоступно чужому глазу, Годелот от души дал волю воображению и природной веселости, а потому герцогиня Фонци, как и многие другие, нашла бы в нем немало занятного о самой себе. Он увлекся и успел с головой уйти в это забавное занятие, когда в замке вдруг загрохотал ключ.

* * *

Годелот торопливо поднялся с койки, а внутри уже заворошилось недоброе предчувствие. Недавно пробило половину второго ночи, кому же понадобился в такое время арестант? Он знал, зачем порой узников ночами выводят из камер. Обывательских баек об этом хватало. Но за дверью не слышалось топота сапог конвоя.

Скрежетнули ржавые петли, и в открывшемся черном провале показался доктор Бениньо. За его спиной мелькнуло застывшее сумрачное лицо Морита, и дверь захлопнулась. Врач привалился к ней спиной, словно бегом бежал в подвал и теперь ему не хватало воздуха. Он был бледен, седые пряди в беспорядке падали на воротник измятого камзола, сапоги покрывала грязь. Шотландец никогда раньше не видел таким безупречного эскулапа, и зрелище порядком его испугало.

— Доктор Бениньо, — прошептал он, шагая навстречу, — что случилось?..

— У меня был длинный день, — глуховато отрезал врач. — Годелот, прошу вас, молчите. Просто выслушайте. Никаких «не может быть» и «вы сошли с ума». Увы, теперь уже может быть все. А с ума все сошли намного раньше.

Бениньо вколачивал слова в тишину, как гвозди в доску, и шотландец, подавившись вопросами, медленно поднял ладони:

— Я слушаю, доктор.

Врач глубоко вздохнул, будто пытаясь придать ясность мыслям, и начал:

— Годелот, я разоблачен. Все наши с вами общие дела известны герцогине. Прошлой ночью она лично все это мне сообщила. Полковник давно заподозрил меня в… нелояльности, но я думал, что Орсо затаит эти сведения, чтоб держать меня на привязи. Однако он, очевидно, собрался играть по-крупному и уже не осторожничает. Я изгнан из особняка и должен покинуть его послезавтра на рассвете, иначе мне не избежать расплаты. Но это не все. Герцогиня уже знает о смерти отца Руджеро. Она раздавлена горем и пылает жаждой мести. Виновным объявлены вы. Судить вас по закону не будут. Герцогиня намерена лично устроить подобие суда и расправиться с вами здесь же, тайно от властей. И это вполне возможно, Годелот. Вас не будут искать, а у герцогини хватит влияния и золота, чтобы подрезать любой язык.

Врач умолк, снова судорожно переводя дыхание. Шотландец смотрел на него, чувствуя, как ясно и холодно вдруг стало в голове.

Вот и все. Суда не будет. Не будет ни плахи, ни толпы зевак. Не будет даже возможности напоследок взглянуть в небо, куда уж там кого-то обличать. Все кончится тут, на холодных плитах этого каменного мешка, одна из стен которого украшена изображением замка Кампано, где все, собственно, и началось. Черт, это было бы почти красиво, не будь так убого и омерзительно! Пастор даже как-то называл такие вот финты. Сейчас… вот, аллегория.

Все эти отвлеченные размышления пробежали в уме, как уголки страниц быстро листаемой книги, и Годелот улыбнулся врачу:

— Спасибо, доктор. У меня будет время подготовиться. Не хотелось бы выглядеть перепуганным бараном. Я желаю вам удачи. Уходите отсюда ко всем чертям и забудьте это место. Мир велик, а такому, как вы, везде будут рады. Ну и… спасибо вам за науку.

Однако Бениньо неверяще покачал головой, словно юноша сказал невообразимую глупость.

— Господь с вами, Лотте, — тихо проговорил он, — вы что же, решили, что я пришел сообщить вам о вашей скорой казни, пожелать царствия небесного и откланяться? Малолетний идиот, да когда же вы повзрослеете?

Врач почти толкнул Годелота к койке, сел рядом и торопливо зашептал:

— Я велел вам слушать — вот и слушайте. Если бы Джузеппе просто погиб при невыясненных обстоятельствах, то Треть сгинула бы вместе с ним и вся круговерть потеряла бы смысл. Но Орсо не отступает — значит, игра продолжается, и герцогиня там — лишь пешка. Я не знаю, как именно он преподнес синьоре обстоятельства, но сейчас она полностью под влиянием полковника.

Однако я уверен: именно Орсо убил как монаха, так и вашего друга. И Треть, бывшая у Джузеппе, теперь у него. Я теперь просто свидетель. Очень осведомленный и очень опасный. Когда я уйду из особняка и окажусь вне защиты синьоры, я буду в полной власти полковника. А потому мне нужно бежать. Немедленно, в ближайшие же дни.

Он осекся, прерывисто вдыхая, а потом решительно продолжил:

— Я всегда знал, что вся эта история с Наследием может дурно обернуться для меня. Вы возили в Бурроне письмо. Так вот, брат мессера Берсатто — контрабандист, помощник капитана. Братья Берсатто обязаны мне. Очень обязаны. А потому у меня был с Руфино договор. Если однажды наступит отчаянный момент и мне понадобится покинуть Венецию, я пришлю ему бутылку вина определенного сорта и письмо. Меня предупредят, когда тартаны контрабандистов выходят в рейс, и сохранят место на подходящем судне. Судно готово, я сегодня проверил. Завтра ночью я отплываю на Мальту. Оттуда переберусь в Европу и, возможно, в Новый Свет. Лотте… Вы сказали, что такому, как я, будут рады везде. Но мир не меньше приветит и такого, как вы. Друг мой, поедем со мной. В конце концов… кто будет задавать лишние вопросы старому скучному врачу, путешествующему с сыном?..

Юноша молчал, чувствуя, как в висках шумит кровь. Поднял глаза, глядя Бениньо в лицо, обычно суховато-непроницаемое, а сейчас взволнованное и беззащитное:

— Доктор. А где та Треть, которую я отдал вам?

Бениньо устало усмехнулся:

— Она у меня, Лотте.

— Но доктор, вы же сказали…

Голос врача зазвучал жестче:

— Годелот, никто, кроме Руджеро, не мог сам заглянуть в тайник. Значит, никто из живых, кроме нас с вами, пока не знает, что тайник пуст. А потому… пусть эта вещь будет с нами. Кто знает, не случится ли такая ситуация, когда лишь она сможет защитить нас от гнева герцогини?

Шотландец стиснул кулак, впиваясь ногтями в ладонь. Врач был прав.

— Доктор, но как вы