— Да, сударыня, он только что вышел из Мышеловки…

— Мышеловка? — сказала она. — Что это такое?.. Ах, как я сглупила, что не пошла прямо к графу де Гранвилю… Но я так спешу… Проводите меня, сударь, я хочу поговорить с господином Камюзо, покуда он не занят.

— О сударыня, вы еще успеете поговорить с господином Камюзо, — сказал Массоль. — Когда он получит вашу визитную карточку, он не заставит вас ожидать в приемной, со свидетелями… Во Дворце правосудия внимательны к таким женщинам, как вы… Карточки при вас?

Азия и стряпчий стояли в эту минуту как раз перед окном караульни, откуда жандармы могут наблюдать за калиткой Консьержери. Жандармы, воспитанные в должном уважении к защитникам вдов и сирот, осведомленные притом о преимуществах судейской мантии, терпели несколько секунд присутствие баронессы, сопровождаемой стряпчим. Азия позволила молодому адвокату рассказать о калитке Консьержери все те ужасы, какие только может рассказать молодой адвокат. Она не верила, что туалет приговоренных совершается именно за решетками, на которые ей указали, но жандармский офицер это подтвердил.

— Как бы я хотела посмотреть на это! — сказала она.

Она кокетничала с жандармским офицером и адвокатом, пока не увидела входившего через калитку Жака Коллена; его вели под руки два жандарма, которым предшествовал пристав господина Камюзо.

— Вот и тюремный духовник! Он, конечно, ходил напутствовать какого-нибудь несчастного…

— Нет, нет, госпожа баронесса, — отвечал жандарм, — это подследственный, его ведут на допрос.

— А в чем он обвиняется?

— Он замешан в этом деле с отравлением…

— Ах!.. Как бы я хотела на него взглянуть…

— Вам нельзя тут оставаться дольше, — сказал жандармский офицер. — Он сидит в секретной и должен пройти через нашу караульню. Вот эта дверь, сударыня, ведет на лестницу…

— Благодарю вас, господин офицер, — сказала баронесса, направляясь к двери, и вдруг, выскочив на лестницу, она закричала: — Но где же я?

Этот возглас долетел до слуха Жака Коллена, которого она хотела таким путем подготовить к встрече с ней. Жандармский офицер побежал вслед за госпожой баронессой, схватил ее поперек туловища и перенес, как перышко, в круг пяти жандармов, вскочивших с мест, как один человек, ибо караульня всегда настороже. То было самоуправство, но самоуправство необходимое. Сам стряпчий испуганным голосом воскликнул: «Сударыня! Сударыня!» — так он боялся подвергнуть себя неприятности.

Аббат Карлос Эррера, почти в обморочном состоянии, опустился на стул в караульне.

— Бедный! — сказала баронесса. — Неужто он виновен?

Слова эти, хотя и сказанные на ухо молодому адвокату, были услышаны всеми, ибо в этой страшной караульне царила мертвая тишина. Случалось, что некоторые особы, располагающие особыми привилегиями, получали разрешение взглянуть на знаменитых преступников, когда те проходят через караульню или по коридорам, поэтому пристав и жандармы из охраны Жака Коллена не обратили на женщину никакого внимания. Впрочем, благодаря самоотверженности жандармского офицера, изловившего баронессу, чтобы устранить всякую возможность общения подследственного из секретной камеры с посторонней, между ними образовалось весьма успокоительное пространство.

— Пойдемте! — сказал Жак Коллен, с трудом подымаясь со стула.

В этот момент у него из рукава выпал шарик, и баронесса, прекрасно видевшая все из-под своей вуали, заметила место, где он упал. Сальный шарик не мог далеко откатиться, ибо все до мелочей, как будто не важных с виду, было предусмотрено Жаком Колленом для достижения полного успеха. Как только подследственный поднялся на верхние ступени лестницы, Азия чрезвычайно естественно уронила свой мешочек и проворно подняла его, но, наклонившись, она успела взять шарик, по своей окраске совершенно неотличимый от пыли и грязи, покрывавшей пол, и потому никем не замеченный.

— Ах! У меня прямо сердце сжалось!.. — сказала она. — Ведь он умирает…

— Или притворяется, — заметил жандармский офицер.

— Сударь, — обратилась Азия к адвокату, — ведите меня поскорее к господину Камюзо, я пришла как раз по этому делу… возможно, он будет очень доволен, если увидит меня прежде, чем начнет допрос бедного аббата…

Стряпчий и баронесса вышли из грязной и прокопченной караульни, но когда они уже поднялись по лестнице, Азия воскликнула: «А моя собака?.. О сударь, где моя бедная собачка?»

И как сумасшедшая она кинулась в залу Потерянных шагов, спрашивая у всех о своей собаке. Она добежала до Торговой галереи и помчалась к лестнице, крича: «Вот она!..»

Лестница вела во двор Арле, через который, сыграв свою комедию, она и прошла, чтобы на набережной Орфевр, где находится стоянка фиакров, вскочить в карету и исчезнуть вместе с явочной повесткой, посланной Европе, настоящее имя которой еще не было известно полиции и правосудию.

— Улица Нев-Сен-Марк! — крикнула она кучеру.

Азия могла положиться на неподкупную скромность торговки нарядами, именуемой госпожой Нуррисон, но равно известной и под именем Сент-Эстев, отдававшей в ее распоряжение не только свою персону, но и лавку, где Нусинген выторговал себе Эстер. Тут Азия была у себя дома, потому что занимала комнату в квартире госпожи Нуррисон. Она заплатила за фиакр и прошла к себе, кивком головы дав понять госпоже Нуррисон, что разговаривать ей недосуг.

Очутившись вдали от всякой слежки, Азия принялась развертывать бумажки не менее осторожно, чем ученый древнюю рукопись. Прочтя наставления, она сочла полезным переписать на листок почтовой бумаги строки, обращенные к Люсьену; потом она сошла вниз к госпоже Нуррисон и побеседовала с ней, пока девочка на побегушках, служившая у лавочницы, ходила на Итальянский бульвар нанимать фиакр. Тут же Азия получила адреса герцогини де Мофриньез и госпожи де Серизи, известные госпоже Нуррисон через ее связи с их горничными.

Разъезды и всякие мелкие дела заняли более двух часов. Герцогиня де Мофриньез, которая жила на окраине Сен-Жерменского предместья, заставила госпожу де Сент-Эстев ожидать себя целый час, хотя горничная передала ей через дверь будуара, предварительно постучавшись, визитную карточку госпожи де Сент-Эстев, на которой Азия написала:

«Пришла по поводу неотложного дела, касающегося Люсьена».

При первом же взгляде, брошенном на герцогиню, Азия поняла, что ее посещение некстати, и она извинилась, объяснив, что лишь опасность, грозившая Люсьену, заставила ее нарушить покой герцогини…

— Кто вы такая?.. — спросила герцогиня, пренебрегая правилами учтивости и смерив ее взглядом с головы до ног; Азия могла быть принята за баронессу господином Массолем в зале Потерянных шагов, но на коврах малой гостиной особняка де Кадиньянов она производила впечатление сального пятна на белом атласном платье.

— Я торговка нарядами, госпожа герцогиня; известно, что в подобных случаях обращаются к женщинам, профессия которых обязывает к