Они поднялись по узкой лестнице в комнату с низким потолком, прямо над кухней, где на пяти двуспальных кроватях, заправленных с армейской аккуратностью, всегда спали двоюродные братья и одинокие мужчины из числа гостей. Шкаф для белья занимал всю левую стену комнаты, хотя называть его шкафом для белья было бы не совсем верно. Уже много лет он был просто шкафом – там с одинаковой вероятностью можно было найти экземпляр «Войны и мира», тампоны, бутылку виски или дохлую мышь, свернувшуюся в углу коробки из-под обуви на веере из тафты. Подростками они складывали сюда комиксы и подшивки «Плейбоя», увиливая от летнего чтения, здесь Харриет хранила всю свою косметику, а Эви однажды нашла в коробке с презервативами компас времен Второй мировой войны. Именно он послужил отправной точкой для ее первой статьи в аспирантуре «Затерянный в истории».

– Ладно, – сказала Мин, – давай все вывалим и посмотрим, что у нас есть. Выбросим все ужасное.

– А оставим?

– Как можно меньше.

Эви закатила глаза:

– Ты осознаешь, что обращаешься к историку?

– Это всего лишь другое название для барахольщицы, дочери барахольщицы и… – Мин достала четыре телефонные книги Ойстер-Бэй, Лонг-Айленд, за 1947, 1948, 1949 и 1950 годы, – внучки барахольщицы.

– Намек поняла, – усмехнулась Эви.

Поначалу все было просто. Они вытащили простыни и банные полотенца, водонепроницаемые чехлы на матрас для маленьких детей, упор для детской кроватки, полотенца для рук и пять льняных салфеток цвета фортепианных клавиш. Вазу с заплесневелыми деревянными фруктами. Коробку гигиенических прокладок, открытую и почти пустую.

– Выбрасываем, – сказала Эвелин, и все это отправилось в лежащую на кровати кучу, обреченную на уничтожение. Приятно было добраться до конца полки, освободить ее, увидеть результат своей работы.

– Посмотри на это. – Мин повернулась к ней, держа в руке что-то похожее на свернутый вымпел. Она отступила от шкафа и широко распахнула дверцы. Изнутри выпали образцы тканей, в том числе в полоску, которой до сих пор было обтянуто кресло внизу, выцветшее, с вытертыми до основы подлокотниками. Вымпел представлял собой прямоугольник ткани розового цвета с синей надписью: ЭВЕЛИН.

Эви кивнула, с трудом удержавшись от комментария насчет привычки тети Эвелин захватывать территорию, потому что не желала снова приближаться к пропасти, от края которой они только что отошли, и повернулась к боковым полкам, где выстроился ряд коробок. Ни одна из них не была подписана.

– Ну вот, – сказала Эви. – Теперь придется притормозить.

Мин фыркнула.

В первой лежали разрозненные носки. Эви передала коробку Мин, которая отправила ее к груде мусора. Второй была синяя прочная коробка из магазина канцелярских принадлежностей «Мерримейд» в Бостоне. Внутри лежали листки для заметок и конверты с синим тиснением «ОСТРОВ КРОКЕТТ», а также мужские часы с золотым ободком на круглом циферблате и изящными римскими цифрами. На крышке были выгравированы буквы «О.М.М., мл.» и дата, 1916. Нахлынули воспоминания. Эви взяла в руки коробку с часами и села на кровать. Вот дедушка смотрит на нее, сидящую рядом с ним на яхте. Ей шесть или семь, и он улыбается, поворачивая к ней длинную деревянную рукоятку румпеля.

Давай, поддразнивал он ее, бери.

И она взяла. Яхта дернулась и отклонилась в сторону. Ровнее, рассмеялся он. Держи курс. Его ладонь накрыла ее руку и повернула румпель, так что яхта снова поймала ветер, и Эви почувствовала упругую воду внизу, хватку прилива; рука дедушки была теплой, ремешок его часов врезался ей в кожу.

– Что там? – спросила Мин.

Эви достала часы.

– Часы Попса? А почему в коробке с конвертами?

Эви покачала головой и застегнула ремешок на запястье.

– Чтобы не потерять, – сказала она, покосившись на Мин.

Но Мин не смотрела. Она шла вдоль полки, доставая все, что не сложили в коробки, а бросили как попало. Еще несколько телефонных книг, два номера журнала «Таймс» конца семидесятых. Несколько кофейных чашек. Опять полотенца для рук. Эви встала, протянула руку за какой-то вещью, пропущенной Мин, потому что та закатилась в самый угол. Детская игрушка – маленький желтый автомобиль. Должно быть, кто-то из мальчиков сунул его туда, а потом забыл. Эви повернулась и показала игрушку Мин.

– Симпатичная. – Автомобиль не произвел впечатления на Мин. Она протянула Эви очередную коробку. – Посмотришь?

Эви взяла коробку. Села на одну из кроватей и принялась перебирать плотно спрессованные листки бумаги. Списки бабушкиным почерком, с аккуратно вычеркнутыми пунктами. Аннулированные чеки, датированные 1957 годом. Все не по порядку, но Эви к этому привыкла. Осадочные отложения жизни. Последние двадцать пять лет она провела в библиотеках и архивах, просеивая то, что осталось от жизни людей. В коробке соседствовали счета из сороковых и семидесятых годов. Две квитанции от лодочной мастерской Фоя Брауна за покраску «Кэтрин». Записка от миссис Пратт с вопросом про садовые ножницы. Списки. Еще счета. Еще квитанции. И во всем этом незримо присутствовала бабушка Ки – дух дома.

– Ты помнишь? – спросила Эви. – Правила?

Мин подняла голову, затем кивнула.

– Женщина должна оставаться стройной, прямой и подтянутой. Жир – признак плохого воспитания или распущенности. Чрезмерное увлечение едой говорит о слабости ума, недостатке воли и отсутствии честолюбия. Это так же неприемлемо, как сладкий вермут…

– За исключением, разумеется, – прибавила Эви, – ресторанных критиков в «Нью-Йорк таймс» или другом почтенном издании…

– …в каковом случае тебе, бедняжке, приходится страдать, – закончила Мин. – Не следует обременять других своими печалями. Их следует держать при себе.

– Держать при себе, – кивнула Эви. – Это немного грустно, правда?

– Она была грустной.

– Разве?

– Да.

Мин резким движением сняла с полки следующую коробку, заглянула в нее и бросила в кучу на соседней кровати. Эви встала и заглянула внутрь – из чистого любопытства. Ручки для окон, огарки свечей и дырокол.

– Интересно, что это значит, – задумчиво произнесла она.

– Дырокол? – Тон Мин был скептическим.

– Зачем бабушка Ки его сохранила? – спросила Эви. – Должно быть, он что-то для нее значил.

– Или ничего не значил, – сказала Мин. – И откуда мы знаем, что его сохранила бабушка? Это могла быть моя мать. Или твоя.

Логично.

– По мне, так все это выглядит собранием случайных вещей, с которыми кто-то не знал, что делать.

– Я знаю. – Эви покачала головой. – Я провела жизнь в библиотеках, изучая артефакты, – искала остатки другой эпохи и исследовала их в поисках ответов. Без них жизни многих людей просто исчезли бы. Вещи говорят.