Теперь Редж смотрел, как Лен выходит из двери дома и решительным шагом направляется к пристани. Он видел, что мистер Милтон повернулся и заметил Лена, выходящего из лодочного сарая, и махнул ему, когда тот спускался по сходням. Через некоторое время они отчалили в одной из больших лодок; на буксире они тянули за собой другую – на якорную стоянку в бухте. Они вдвоем сидели на веслах, и Редж подумал, что Лен, возможно, так и не задаст вопрос, который привел его сюда. Когда он наблюдал за Леном на причале во время ланча, его не покидало ощущение, что он смотрит на человека, который так уверенно играет свою роль, что все сказанное им кажется высеченным в камне, словно строки, написанные мастером. Он завладевал вниманием всех присутствующих и, более того, вызывал явное восхищение мистера Милтона. Лен был лучшим в игре, которую Редж до этого момента не понимал. В игре, которую Лен хотел выиграть. И стать таким игроком, как Огден Милтон, – одним из людей, которые держат на плечах этот мир. Это было заметно по его тону, по легкости и непринужденности манер, когда он в каждую комнату входил так, как будто она была его собственной. Лен говорил так, словно в его распоряжении была вечность. Хотя мир принадлежал мистеру Милтону, и Редж это знал.

Но сидя на причале рядом с миссис Милтон, Редж чувствовал, что ей не слишком нравится слушать Лена, и видел, что ее неприязнь к Лену усиливается. Хотя дело было не в нем, понимал Редж. Интересно, в чем?

Солнце палило нещадно, рассеивая туман, и видимость улучшилась. Теперь Редж мог разглядеть мистера Милтона и Лена в бухте.

Сунув руки в карманы, он двинулся вниз по склону.

– Куда вы, мистер Полинг? – окликнула его миссис Милтон, сидевшая на зеленой скамейке перед домом и обрезавшая стебли роз, лежавших у нее в корзине.

Редж остановился.

– Присядьте, – пригласила она его.

Он подошел и сел рядом с ней на скамью.

– Я слежу за Огденом, – она кивком указала на пристань, – и мистером Леви.

– Лен умеет управляться с веслами.

Миссис Милтон посмотрела на него, не меняя выражения лица.

– Расскажите, как вы подружились с мистером Леви.

– Мы знаем друг друга с третьего класса, – ответил Редж. – С Чикаго.

Взгляд Китти упал на вытянутые ноги Реджа, аккуратно скрещенные на уровне лодыжек.

Странное ощущение – просто молча сидеть рядом с ним, но никакой неловкости она не испытывала. Было бы неловко, если бы с ними был кто-то еще. Но этот мужчина сидел так же тихо, как она. Что тут такого, подумала она. Они могут поговорить. В конце концов, если никто не смотрит, черный мужчина и белая женщина могут поговорить.

Китти улыбнулась ему и снова перевела взгляд на лужайку.

– Смотрите, цапля, – тихо сказала она.

В просвете между деревьями на плоской скале, которую обнажил отлив, появилась птица, высокая, на прямых ногах, похожая на кузнечика. Появилась и замерла. В это мгновение она напоминала часового, стражника или какого-то воина. Напряженное внимание, ожидание невидимого знака.

Редж непроизвольно затаил дыхание.

А потом цапля улетела. Просто подняла крылья, взмахнула ими и оторвалась от земли. Редж проследил за ней взглядом до середины залива, где на фоне низкого неба медленно скользили рыбачьи лодки, казавшиеся игрушечными. Это был совсем чужой мир, звук которого приходил сюда, где он сидел с Китти, и приносил с собой все, что находилось за пределами этого острова.

– Однажды кто-то спросил меня, считаю ли я, что у каждого из нас есть история.

Редж посмотрел на нее:

– Одна история?

Она кивнула.

– И что вы ответили?

– Нет.

Редж кивнул:

– А теперь вы думаете, что эта одна история есть?

– Нет. – Китти повернулась к нему. – Например, я никогда бы не могла предсказать вас.

Серьезное выражение на его лице вдруг сменилось милой улыбкой, и он рассмеялся. Она улыбнулась ему в ответ, потом отвернулась.

– Так что здесь, – задумчиво произнесла она, – все не так сложно, как кажется.

Огден и мистер Леви поставили «Кэтрин» на якорную стоянку, и Лен спустился с носа яхты в лодку поменьше и сел рядом с Огденом.

– Или так просто, – прибавила она.

Редж не ответил.

Они сидели рядом: женщина, которую всю жизнь холили и лелеяли, которая ныряла с этих скал в холодное море и выходила на берег, смеясь и вытирая руки и ноги пушистым полотенцем, которая вместе с мужем после войны колесила по Европе, которая за столом поворачивалась к собеседнику, освещая его, словно лучом прожектора – вот я, а вот вы; и стройный чернокожий мужчина, который ей сразу понравился, непринужденно сидевший подле нее, поставив ноги на нижнюю перекладину садовой скамьи.

Она чувствовала, что он не просто молча сидит, а напряженно думает, чувствовала, что его разум перебирает, просеивает мысли, и видела, что он приехал сюда без определенной цели, что он стоит на пороге чего-то важного и что он абсолютно и безнадежно одинок.

Китти смотрела, как Огден аккуратно подвел лодку к пристани, а мистер Леви спрыгнул на причал с фалом в руке. Скоро они пройдут через лодочный сарай и окажутся в том самом месте, внизу лужайки.

– Я бы могла спасти ребенка, – услышала она свой голос. – Еврейского.

Она чувствовала на себе его взгляд.

– Его мать попросила взять его на время войны.

Она не смотрела на Реджа. Не могла. Она должна была все сказать.

– И я отказалась.

Он отвернулся и посмотрел на лужайку.

Можно сказать: это произошло здесь, подумала она, но невозможно, совершенно невозможно объяснить как.

– И причина была не в том, что он еврей, – тихо сказала она. – Он был живым. Вы понимаете? В то время мне казалось непростительным, что он живой. – Она замерла, уперев ладони в скамью.

– И что с ним случилось?

Она ответила не сразу.

– Не знаю. И наверное, никогда не узнаю.

Она сменила позу и повернулась к нему.

– И что мне с этим делать?

– Делать? – Он посмотрел ей в глаза. – А что тут можно сделать?

Они смотрели друг на друга. Потом Китти отвела взгляд.

Огден и мистер Леви остановились в дверях лодочного сарая. Они о чем-то говорили, повернувшись друг к другу.

Китти встала.

– Этот человек, – воскликнула она, – вечно занят делами.

– Боже, – выдохнул Редж, когда миссис Милтон пошла вниз по склону холма к Лену и мистеру Милтону. – Боже правый.

Эви и Мин сидели рядом на зеленой скамье перед домом. Они перебрали содержимое каждой коробки, которую сняли с полок. Освобожденный от содержимого, шкаф издавал слабый запах соли и краски. Мышиный помет в глубине полок напоминал шоколадные крошки. Когда они закончили, три кровати были завалены ненужным хламом, который следовало отправить на помойку. День разлился по лужайке. Гнездо скопы на противоположном берегу пролива служило маяком для птенцов, которые кружили над ним, удаляясь все дальше и дальше, но каждый раз возвращаясь домой. Ветер переменился, и соленый воздух теперь летел к ним, на вершину холма.