– Ты чего пришел? Я ж узнала тебя, узнала. Клюев ты! Не ходи к нему, не трогай!

– С кем-то вы меня спутали! – сказал Павел Сергеевич, высвобождая локоть. Он вошел в арку, свернул на оживленную улицу.

Женщина шла за ним по улице. В домашнем халате, тапках на босу ногу, шла и шла. И тогда он побежал, втиснулся в отходящий автобус.

Проехал остановку, спрыгнул. Встал, опершись о перила на углу площади. Напротив за стеклом часовой мастерской лицом к нему сидел лысый человек с окуляром в глазу, занятый тонкой работой. Человек поднял голову, посмотрел, снова опустил. Один ждал у перил, другой сидел, но встреча их уже состоялась, пути пересеклись. Часовщик будто невзначай махнул рукой, и Клюев вошел в мастерскую.

Стояли в закутке, за перегородкой.

– Смотрю, ты или не ты? Давно не видно.

– Давно, да.

– Исчез. Вдруг раз – и нету. Отбывал?

– Бог миловал.

– Это кого как. Принес чего-нибудь? Я возьму.

– Ничего.

– Пустой? Тогда я могу предложить.

– Не надо.

– А чего надо, Павлик?

– Найти тут одного надо. Повидать. Тут, у вас.

– Шею свернуть, а я потом навел. Не годится.

– Ему давно свернули, не бойся. Где наши все?

– Да в гараже, где еще. Один юморист в церковь подался. Василий Зеленяева возил, помнишь? Сторожем пошел, теперь священник.

– В бога поверил?

– Да вовремя спрятался. А может, и поверил. Все может быть, – сказал часовщик. – А что ж хозяин тебя в столицу с собой не взял? Как же он без помощи твоей и заботы?

– Нашел, значит, другого помощника.

– Ну? А ты без него?

– Живу, видишь.

– Вижу. Другой стал. Тоже, что ли, священник? – Часовщик смотрел с усмешкой. – Раньше-то по ногам ходил, не замечал, а? Помнишь? Вот так! – И он показал – как, наступив Клюеву на ногу. – Может, ты теперь долги платишь? В карты… Забыл? Я тогда и спросить не смел!

Павел Сергеевич достал бумажник:

– Сколько?

Опять лестница, дверь.

– Михаил дома?

– На дворе с собакой. Вы кто?

Сбежал по ступеням. Другая женщина смотрела вслед. По площадке перед домом носилась овчарка. Хозяин сидел на скамейке с газетой в руках.

– Не помешаю? – спросил Павел Сергеевич, присаживаясь.

– Пожалуйста.

– Мы с тобой в одном гараже, помнишь меня?

Мужчина, оторвавшись от газеты, бросил на Клюева беглый взгляд. Ничего не сказал.

– Брызгина ты возил, пока в столб не влетели.

Опять молчание.

– Где его найти?

– Столб?

– Шефа твоего бывшего. Дело срочное, разговор.

– Переехал он. В Угловом спроси.

Мужчина отложил газету, засвистел. Подскочила собака, он стал ее ласкать, гладить. Когда Клюев поднялся со скамейки, сказал, все так же глядя в сторону:

– Говори не говори, а самосвал давно уехал.

– Причем самосвал? Какой?

– Который поперек дороги стоял.

– Это кто ж его так, какой дурак?

Мужчина поднял голову, впервые посмотрел на Клюева.

– Тот, за кого я срок тянул. – Он улыбнулся и сказал: – Беги!

Не собаке сказал – Клюеву.

– Что? Куда? – опешил Павел Сергеевич.

– К хозяину своему. Беги! – повторил мужчина.

Клюев застыл на месте. Овчарка рычала, рвалась к нему, мужчина с трудом ее сдерживал. И будто уговаривал Павла Сергеевича, просил:

– Ну беги же, беги! Что, разучился? Давай, ну! Беги!

И, видно, сам себя уговорив, выпустил пса.

Клюев отскочил от скамейки, бросился наутек, но бег его был недолгим, овчарка ударила лапами в спину, свалила. Он все же поднялся, вскарабкался по ступеням на деревянную горку. Собака и здесь его настигла, Клюев скатился вниз, упал в детскую песочницу. Одежда на нем трещала, он вставал и падал на песок, закрывая руками лицо.

Толкнул калитку, ввалился во двор. Шел, ступая нетвердо, к дому. Кричал:

– Выходи, старый хрыч! Вылезай, змей многоголовый! Рубить тебя буду, гад! Добрыня Никитич идет!

Выбежал навстречу внук Павлик, выскочили на крыльцо сын с невесткой, очень испуганные. Клюев отстранил сына, прошел в дом. Внук, смеясь, побежал следом, любил играть с дедом.

– Берегись, старый хрыч! – еще разок прогремел Павел Сергеевич и стал подниматься по лестнице. Ногой распахнул дверь, скрылся в кабинете.

Домашние стояли внизу, в гостиной, ждали с замиранием. Вот дверь наверху снова открылась. Вышел Павел Сергеевич с неясной улыбкой. Постоял и опять скрылся в кабинете. Но теперь он постучал, прежде чем войти, а войдя, аккуратно притворил за собой дверь.

– Что происходит? Почему хамим? Безобразничаем! В чем дело? – Гундионов сидел за письменным столом, смотрел сквозь очки строго. – Ты теперь интеллигентный человек. Не имеешь права распускаться. Посмотри на себя!

Вид у Павла Сергеевича и впрямь был жалкий: рубашка порвана, на лице ссадина. Гундионов сложил бумаги в папку, поднялся.

– Что, горе-сыщик? Брызгина доставал? А? Сунулся куда не надо, а там собачка злая. Так? – Он подмигнул Клюеву, знал, что угадал. – Ты, как всегда, Паша, перестарался! Кто ж тебя просил жизнью жертвовать? Она принадлежит искусству. А вот Брызгин не нужен никому, и бог с ним! Отменяется просьба. Всё. Свободен.

Павел Сергеевич поднял голову:

– Свободен? Кто свободен? Я? – проговорил он с кривой улыбкой, которая не сходила у него с лица. – Я же твой раб, вот кто я! Ты ко мне опять присосался, пиявка! Я опять с тобой подонок!

– Нализался, бесстыжий, – произнес со вздохом Гундионов.

Клюева было не остановить.

– Приехал! Чтобы я опять плясал под твою дудку! Спляшу, давай! Чечетку могу! Ну? Чего надо? Уже ведь задумал, чувствую. Давай, Андрей Андреевич! Все сделаю, все исполню!

И начал отбивать чечетку. Гундионов пришел вдруг в восторг.

– Получается! – закричал он. – Смотри! Получается! Ты опять научился! Ай да Пашка, дорогой! Давай, давай!

Стал бегать вокруг Павла Сергеевича, хлопал в ладоши. Клюев рассмеялся и сел на диван.

– Бросьте, Андрей Андреевич, – проговорил уже спокойно, с усмешкой. – Что вы, ей-богу. Я другой человек. У нас с вами ничего не получится, поверьте.

– А что должно получиться?

– Ну, вы же хотите, чтобы я убил этого несчастного Брызгина, который не дает вам покоя.