Действительно, в это время у самых дверей в другой комнатепослышался как бы шум.

– А, идут! – вскричал Раскольников, – ты за ними послал!..Ты их ждал! Ты рассчитал… Ну, подавай сюда всех: депутатов, свидетелей, чегохочешь… давай! Я готов! готов!..

Но тут случилось странное происшествие, нечто до тогонеожиданное, при обыкновенном ходе вещей, что уже, конечно, ни Раскольников, ниПорфирий Петрович на такую развязку и не могли рассчитывать.

Потом, при воспоминании об этой минуте, Раскольниковупредставлялось все в таком виде:

Послышавшийся за дверью шум вдруг быстро увеличился, и дверьнемного приотворилась.

– Что такое? – крикнул с досадой Порфирий Петрович. – Ведь япредупредил…

На мгновение ответа не было, но видно было, что за дверьюнаходилось несколько человек и как будто кого-то отталкивали.

– Да что там такое? – встревоженно повторил ПорфирийПетрович.

– Арестанта привели, Николая, – послышался чей-то голос.

– Не надо! Прочь! подождать!.. Зачем он сюда залез! Что забеспорядок! – закричал Порфирий, бросаясь к дверям.

– Да он… – начал было опять тот же голос и вдруг осекся.

Секунды две не более происходила настоящая борьба; потомвдруг как бы кто-то кого-то с силою оттолкнул, и вслед за тем какой-то оченьбледный человек шагнул прямо в кабинет Порфирия Петровича.

Вид этого человека с первого взгляда был очень странный. Онглядел прямо перед собою, но как бы никого не видя. В глазах его сверкаларешимость, но в то же время смертная бледность покрывала лицо его, точно егопривели на казнь. Совсем побелевшие губы его слегка вздрагивали.

Он был еще очень молод, одет как простолюдин, ростасреднего, худощавый, с волосами, обстриженными в кружок, с тонкими, как бысухими чертами лица. Неожиданно оттолкнутый им человек первый бросился было заним в комнату и успел схватить его за плечо: это был конвойный; но Николайдернул руку и вырвался от него еще раз.

В дверях затолпилось несколько любопытных. Иные из нихпорывались войти. Все описанное произошло почти в одно мгновение.

– Прочь, рано еще! Подожди, пока позовут!.. Зачем его раньшепривели? – бормотал в крайней досаде, как бы сбитый с толку Порфирий Петрович.Но Николай вдруг стал на колени.

– Чего ты? – крикнул Порфирий в изумлении.

– Виноват! Мой грех! Я убивец! – вдруг произнес Николай, какбудто несколько задыхаясь, но довольно громким голосом.

Секунд десять продолжалось молчание, точно столбняк нашел навсех; даже конвойный отшатнулся и уже не подходил к Николаю, а отретировалсямашинально к дверям и стал неподвижен.

– Что такое? – вскричал Порфирий Петрович, выходя измгновенного оцепенения.

– Я… убивец… – повторил Николай, помолчав капельку.

– Как… ты… Как… Кого ты убил?

Порфирий Петрович, видимо, потерялся.

Николай опять помолчал капельку.

– Алену Ивановну и сестрицу ихнюю, Лизавету Ивановну, я…убил… топором. Омрачение нашло… – прибавил он вдруг и опять замолчал. Он всёстоял на коленях.

Порфирий Петрович несколько мгновений стоял, как бывдумываясь, но вдруг опять вспорхнулся и замахал руками на непрошеныхсвидетелей. Те мигом скрылись, и дверь притворилась. Затем он поглядел настоявшего в углу Раскольникова, дико смотревшего на Николая, и направился былок нему, но вдруг остановился, посмотрел на него, перевел тотчас же свой взглядна Николая, потом опять на Раскольникова, потом опять на Николая и вдруг, какбы увлеченный, опять набросился на Николая.

– Ты мне что с своим омрачением-то вперед забегаешь? –крикнул он на него почти со злобой. – Я тебя еще не спрашивал: находило или нетна тебя омрачение… говори: ты убил?

– Я убивец… показание сдаю… – произнес Николай.

– Э-эх! Чем ты убил?

– Топором. Припас.

– Эх, спешит! Один?

Николай не понял вопроса.

– Один убил?

– Один. А Митька неповинен и всему тому непричастен.

– Да не спеши с Митькой-то! Э-эх!..

– Как же ты, ну, как же ты с лестницы-то тогда сбежал? Ведьдворники вас обоих встретили?

– Это я для отводу… тогда… бежал с Митькой, – как бызаторопясь и заранее приготовившись, ответил Николай.

– Ну, так и есть! – злобно вскрикнул Порфирий, – не своислова говорит! – пробормотал он как бы про себя и вдруг опять увидалРаскольникова.

Он, видимо, до того увлекся с Николаем, что на одномгновение даже забыл о Раскольникове. Теперь он вдруг опомнился, даже смутился…

– Родион Романович, батюшка! Извините-с, – кинулся он кнему, – этак нельзя-с; пожалуйте-с… вам тут нечего… я и сам… видите, какиесюрпризы!.. пожалуйте-с!..

И, взяв его за руку, он показал ему на дверь.

– Вы, кажется, этого не ожидали? – проговорил Раскольников,конечно ничего еще не понимавший ясно, но уже успевший сильно ободриться.

– Да и вы, батюшка, не ожидали. Ишь ручка-то как дрожит!хе-хе!

– Да и вы дрожите, Порфирий Петрович.

– И я дрожу-с; не ожидал-с!..

Они уже стояли в дверях. Порфирий нетерпеливо ждал, чтобыпрошел Раскольников.

– А сюрпризик-то так и не покажете? – проговорил вдругРаскольников.

– Говорит, а у самого еще зубки во рту один о другойколотятся, хе-хе! Иронический вы человек! Ну-с, до свидания-с.

– По-моему, так прощайте!

– Как бог приведет-с, как бог приведет-с! – пробормоталПорфирий с искривившеюся как-то улыбкой.

Проходя канцелярию, Раскольников заметил, что многие на негопристально посмотрели. В прихожей, в толпе, он успел разглядеть обоих дворниковиз того дома, которых он подзывал тогда ночью к квартальному. Они стояли ичего-то ждали. Но только что он вышел на лестницу, вдруг услышал за собой опятьголос Порфирия Петровича. Обернувшись, он увидел, что тот догонял его, весьзапыхавшись.

– Одно словцо-с, Родион Романович; там насчет всего этогопрочего как бог приведет, а все-таки по форме кой о чем придется спросить-с…так мы еще увидимся, так-с.

И Порфирий остановился перед ним с улыбкой.

– Так-с, – прибавил он еще раз.

Можно было предположить, что ему еще что-то хотелосьсказать, но как-то не выговаривалось.