Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Оракул, охваченная спазмом, машинально потянулась к колоколу, висевшему над алтарем. Энндал прыгнул на женщину и выхватил перо из ее руки. Оракул зашаталась, потеряла сознание и рухнула в объятия Энндала.
– Едва пронесло, – сказал мужчина, опуская оракула на ступени. – Быстро! Не мешкайте!
– Брисеида, ты должна нам все объяснить, – рассердился Менг Чу, схватив ее за руку.
– Потом! Все потом! – крикнул Энндал. – А пока давайте убираться отсюда!
Но несколько жрецов уже возвращались, привлеченные криками оракула.
– Что вы сделали с оракулом? – воскликнул один из них, схватившись за металлическую ручку факела. – Сайлас! Беги и предупреди стражу!
Энндал вынул меч, Менг Чу – длинный кинжал.
– Только не жрецов! – побледнев, вмешался Эней.
– Туда! – воскликнул Оанко, указывая на проход справа от них.
Дверь выходила в огромную комнату, вырубленную в скале. Оанко и Менг Чу закрыли дверь за Лиз и заблокировали ее скамейкой. С той стороны уже барабанили жрецы. В большой комнате находились еще два жреца, облаченные в белые одежды. Они с удивлением смотрели, как ребята вошли в комнату. Один держал в руке расческу, другой – маленькую ложку. Они ухаживали за юношами, лежащими на мраморных алтарях…
– Если вы разыскиваете близкого человека, то наше убийство не вернет его к жизни, – дрожащим голосом сказал жрец с ложкой. Он прижимал к себе голову мальчика, о котором заботился.
Каша капала с ложки и изо рта безучастного молодого человека, глаза которого были затуманены.
В груди Брисеиды застыло мучительное чувство. Более одиннадцати лет она каждый день смотрела на пустое выражение лица отца…
– Это еще один из ваших обычаев? – тихо спросил Менг Чу у Энея, глядя на десятки тел, лежавших на алтарях позади двух жрецов.
– Я никогда не видел подобного, – вздохнул Эней.
Второе откровение поразило Брисеиду: она уже видела юношу, за которым ухаживал жрец. Он дирижировал на вершине своей наблюдательной башни на площадке для турниров Цитадели. Греческий вестник с длинными светлыми волосами.
– Я знаю его, – пробормотала она, подходя ближе, не веря своим глазам.
Жрец поднял свою ложку, чтобы защититься:
– Он отправился в Цитадель Олимпа и не собирается возвращаться!
– Вы… вы имеете в виду, что он только что вернулся, – поправила Брисеида. – Он пропадал, не так ли? На девять месяцев?
Жрецы продолжали стучать по другую сторону двери.
– Сюда, здесь есть проход! – крикнул Леонель, который побежал в другой конец комнаты.
– Брисеида, мы должны идти, – убеждал ее Энндал, обхватив Энея за плечи: его тоже потряс вид тел, лежащих на мраморе.
– Жрец! Ответь мне, он ведь только что вернулся, не так ли?
– Нет, он ушел. Ушел навсегда. Но он прославил себя: боги его избрали. Его имя останется выгравированным в храме навечно, вместе с другими.
Он указал на людей, лежащих дальше: те, кто находился позади, выглядели намного старше.
– В храме Афины тоже есть тела? – спросил Эней.
Жрец, казалось, не понял его вопроса.
– Жрец! – закричал Эней, схватив мужчину за тунику, и тот в панике выронил ложку. – В храме Афины тоже есть тела?
С последним треском дверь, заблокированная скамьей, поддалась, и около двадцати жрецов ворвались внутрь.
– Эней, не время задавать вопросы! – крикнул Энндал, выталкивая его.
Жрецы были вооружены подставками для факелов и метательными дисками. Камни пролетали над головами, когда ребята бежали, чтобы присоединиться к Леонелю и Лиз в глубине зала. Но жрецы не стали преследовать их за пределами храма: все их заботы сводились к спящим на камнях подопечным.
Снаружи занимался рассвет. Розово-оранжевое сияние омывало море крыш Спарты, откуда то тут, то там поднимались величественные силуэты храмов.
– Это был ученик девятого месяца! – воскликнула Брисеида, сбегая по маленькой лестнице, которая вела их обратно в город, вниз по крутому склону. – Я уверена, что узнала его! И жрец сказал, что он только что ушел, хотя находился прямо передо мной! Я вообще ничего не понимаю!
– Перед уходом я побывал в храме Афины, – продолжал Эней, еще более озадаченный, чем прежде. – Мое тело должно быть все еще там!
– О чем ты говоришь? – сказала Лиз, задыхаясь.
– Думаю, он только сейчас понял, что лишь его душа путешествует, – прокомментировал Оанко.
– Что значит лишь душа? – воскликнул Эней, остановившись. – Ты все это время знал?
– Конечно. Только души могли увлечь нас в такое странствие. Таким образом, это путешествие души.
– Мир Снов в пустыне и реальный мир, откуда мы пришли, – сказала Брисеида, вспоминая их разговор с парой из пустыни.
– Эта пара также рассказала нам о химерах, – заметил Леонель. – Серьезно, Оанко, не думаешь ли ты, что мы бы заметили, если бы путешествовали как призраки? А как вы думаете, могли бы дружки Энея избить его, если бы он был просто призраком?
– Химеры – это духи, но они реальны и могут причинить нам большой вред, – заметил Эней.
– Так же реальны, как и Афродита?
– Именно. Туда! Имэна!
Имэна помахала им рукой, спрятавшись вместе с Касеном за низкой стеной дворика.
– Эней! Что вы натворили такого, что привело жрецов в ярость? – укоризненно вздохнула она, когда они подошли к ней. – Жрецы позвали стражу, нам с Касеном пришлось бежать с площади, как ворам!
– Нам надо спрятаться, Имэна, боги очень разгневаны, мы говорили с Гермесом, он в ярости!
– Ты говорил с Гермесом? – воскликнула Имэна, широко раскрыв глаза.
– Касен, когда была битва, в которой погиб генерал?
– Что ты имеешь в виду?
– Сколько прошло дней?
– Шесть… шесть дней, а что?
– Шесть дней! – ошеломленно повторил Эней. – Значит, я был в храме Афины всего два дня назад…
– Это ничего не значит, – вмешался Леонель, – поскольку мы путешествуем в…
– Эней, Гермес явился непосредственно к тебе? – перебил его Касен.
– Нет, это был херувим, – ответила Брисеида, – я узнала его голос. Я видела его позавчера вечером в шатре с царем.
– Ты видела царя позавчера вечером и говоришь нам об этом только сейчас? – воскликнул Менг Чу.
– Он разговаривал с херувимом! Я списала это воспоминание на алкоголь! Я не думала, что такое произошло на самом деле!
– Имэна, – сказал Эней, – я не могу пойти к родителям. Но старый друг твоего отца, который живет на окраине города и о котором ты иногда говоришь. Тот, который так сильно любит тебя, а ты не понимаешь почему. Может, он сможет нас приютить?