Кожа была настолько гладкой, что ладони соскальзывали с ложбинок между бедрами и пахом. Он положил руки на ее плечи. Тугие, без косточек. Задвигал тазом сильнее, резче. Женщина тоже двигалась, но не от его толчков, а сама. Сначала не попадала в заданный им ритм, и было некомфортно, будто бежишь и спотыкаешься. Но вот подстроилась, созданный природой двигатель заработал.

«Как хорошо», – с детским, что ли, удивлением подумал Сергей Игоревич. Закрыл глаза.

Казалось, это можно продолжать бесконечно. Сжимай крепкие плечи и бей в горячее, влажное отверстие тем, что у каждого народа Земли имеет десятки названий. Самое точное название на русском языке почему-то считается страшным ругательством, таким страшным, что институт русского языка издал указ об исключении этого слова из оборота. Приходится пользоваться слабым, бесцветным, а главное – неточным словцом «член»… Ну, пусть «член».

«О чем я думаю? – ужаснулся Сергей Игоревич. – О чем? Зачем?»

Отпустил Елену и слегка толкнул на кровать. Она легла на спину, сбросила болтавшиеся на щиколотках трусы. И он, раздевшись до конца, отпихнув подальше комок из брюк, семейников в цветочек, майки, лег на удобную, удобней любой перины, женщину. Снова сравнил себя и ее с мотором – две части двигателя, соединенные поршнем и цилиндром… Идеальная конструкция, и они будто отрегулированы кем-то, чем-то, подогнаны друг к другу…

Кажется, в одной из книг все того же Лимонова высказано недоумение: по телевизору показывают сплошные убийства, там льется кровь, трещат выстрелы, и это большинством воспринимается как норма, никто особо не протестует, а если покажут соитие мужчины и женщины – сразу поток возмущения. Это, конечно, абсурд.

Скулила рассохшимися деревяшками гостиничная кровать. Некоторое время Сергей Игоревич пытался не обращать внимания, но не выдержал. Приподнял оказавшуюся необыкновенно легкой – или это он был сейчас такой сильный? – женщину, прихватил правой рукой и бросил на пол покрывало с одеялом. Уложил на них Елену.

Отметил еще одно – после выпитого и съеденного, после целого дня дел они были гибкими, свежими, неутомимыми. Били друг друга лобками, пытаясь глубже друг в друга войти, мяли друг другу плечи, бока, спины, ягодицы… Остановиться их заставил лишь стук в дверь.

– Есть кто? – пробасил великан-краевед.

Сергей Игоревич опустился на Елену, поцеловал ее за ухом. Она погладила его спину…

– Э-эй!

– Да спит или гулять ушли, – отозвался Коля. – Пойдем, Абрамыч, еще спою. У меня такая есть…

– Ну нехорошо же, – в голосе Дмитрия Абрамовича послышалась обида и вроде как ревность. – Сидели вместе, и вдруг – чик – исчезли. Нельзя так…

– Да ладно, пойдем.

– Пойде-ом…

Сергей Игоревич выждал долгие полминуты и возобновил толчки.

Когда он чувствовал, что семя, созрев, вскипев, готово вырваться, менял позу. Женщина понимала его без слов, кажется, по первому его движению. Несколько раз замирала, сжималась и как-то глубиной горла рыдала…

В конце концов не выдержал… Цепь взрывов. Сильных, как в юности, как в первые разы… Голова опустела, словно исчезла. И короткое, но сладостное, необыкновенно приятное ощущение невесомости…

Сергей Игоревич, весь в поту, но не липком и терпком, а похожем на сок или масло, легко скатился на покрывало. Смотрел, как по потолку медленно плывут какие-то тени, похожие на пар.

Усталости не было, опьянения не чувствовалось, спать не хотелось. Сейчас ничего не хотелось. Только вот так полежать и потом повторить… Да и это было не желанием, а чем-то другим, не облеченным в мысль. Инстинктом, что ли… Так, наверное, выжидает зверь-самец перед тем как снова покрыть самку…

Самка, женщина, поднялась, пошуршала одеждой, прошла к окну. Приоткрыла створку, щелкнула зажигалкой. Сергей Игоревич наблюдал за ней, не тонкой, но стройной, удивительно пропорциональной. Линии тела, будто просящиеся, чтобы их запечатлели. Ведь они не навсегда… Недаром художники так любят рисовать женщин, сидящих на подоконнике, облокотившихся о подоконник…

«Хм, – усмехнулся про себя этой банальщине Сергей Игоревич и вернулся в реальность, то есть вернулся к способности думать, – и тут же мысли, вернее, вопросы посыпались, как горох из дырявого пакета, застучали по мозгу: – Откуда она взялась? Почему так легко согласилась? Давно следит за мной, влюблена? Что теперь?» С другими женщинами было иначе, а здесь… Как-то слишком спонтанно получилось и очень искренне…

Стало тревожно, и то предчеловеческое счастье совокупления скукожилось, покатилось прочь под пинками этих чертовых мыслей.

Сергей Игоревич вскочил, как был, не кутаясь в одеяло, но заставляя себя не стесняться брюшка, густых волос на лобке, худых по сравнению с туловищем ног, пошел к окну. По пути глянул в лежащий на столе мобильник. Дисплей показывал 02:14. Значит, занимались часа три…

Вынул без спросу из пачки сигарету, закурил. Вообще-то давным-давно бросил, но иногда случались моменты, когда тянуло.

Стоял, касаясь своим бедром бедра женщины, втягивал в себя дым и выдувал в щель приоткрытой рамы. Дым не улетал на улицу, а, круто разворачиваясь, возвращался в комнату. Холодный воздух ровно бил в лицо, грудь, живот, но сейчас Сергей Игоревич не боялся простудиться – был уверен почему-то, что не простудится.

Глянул на Елену и столкнулся с ее глазами. В них была ласка и благодарность. Без примеси разных человеческих сомнений, анализов, взвешиваний, оценок. И ему снова стало легко и свободно.

Он улыбнулся, и женщина улыбнулась. Он перевел взгляд в окно. Там, за ним, была маленькая площадь, точнее, перекресток-кольцо. Мигали желтым светофоры, лежали на газонах худосочные, тусклые сугробы. Светили фонари. И ни одного человека, ни одной машины, ни одного горящего окна… Мертвая зима на улице, тоскливая ночь в квартирах, а здесь – два передыхающих существа…

«А ведь мы не сказали ни слова, как вышли из того номера, – щипнуло удивление, а следом стал мучить совсем бытовой вопрос: – Куда окурок деть?»

Елена, как бы отвечая, взяла и выщелкнула свой на улицу. И он сделал то же.

Закрыл раму, обнял женщину, слегка сдавил упругую кожу в руках, повел к лежанке на полу.

…Проснулся от бодрой мелодии будильника в телефоне. В первый момент тоже сделался бодрым, готовым к новому дню, но сразу нахлынуло вчерашнее, затеребило – и захотелось зарыться в тряпки, спрятаться от жизни, замереть надолго.

Мелодия не смолкала; пришлось открыть глаза, тянуться к телефону. И снова, как и ночью, опять сразу увидел глаза Елены. Они были рядом, сантиметрах в двадцати. Смотрели на него пристально, изучающе.

Сергей Игоревич выключил будильник и потянул Елену к себе. Она, не упираясь, напомнила:

– У тебя самолет. – Без сожаления и упрека. – А нам еще ехать…

Да, самолет. Судя по времени, торопиться пока не стоило, но на секс уже не хватало.