хотя специально к этому не стремился, просто других свободных мест не оказалось. С другой стороны от Ельцина расположился Бондарчук.

Надо сказать, что Сергей Фёдорович после моего выступления на V съезде кинематографистов возненавидел меня люто. О степени неприязни можно было судить по байке Станислава Говорухина, пользующейся немалым успехом в киношной среде. Встречает он в коридоре Бондарчука, и тот хвастается покупкой, доставая её из кармана: «Привёз из-за границы приборчик, который показывает, какое у человека настроение. Вот смотри, я сейчас думаю о тебе и всё в норме – стрелка в зоне положительных эмоций. А теперь я начинаю думать о Меньшове – видишь, что происходит? – стрелка резко уходит в минус…»

Борис Николаевич начал разговор в манере эдакого свойского парня, которую усвоил, надо полагать, ещё в Свердловске: «Ну, как вы тут живёте?» И после нескольких ничего не значащих фраз перешёл к делу. Чтобы наладить контакт с аудиторией, он даже ввернул матерок: «Слушайте, а не снять ли нам к такой-то матери вашего директора?» Судя по всему, он со стандартными предложениями объезжал столичные организации, воплощая новую кадровую политику партии. Мы хотя и были подготовлены к разговору с первым секретарём, но такой свойской манеры, признаться, не ожидали. И надо отдать должное нашему правлению, не клюнули на дешёвую манипуляцию. Юлий Яковлевич Райзман несколько смущённо, но с твёрдостью в голосе сказал: «Вы знаете, это будет неправильно. Человек только осваивается на новом месте работы, и вдруг мы его снимаем…» И другие поддержали: да, мол, нехорошо увольнять Десятерика, пусть попробует проявить себя. Ельцин удивился такому повороту, но недовольства не выказал, отреагировал, как подобает настоящему демократу, дескать, мнение коллектива для нас закон, а потом, заполняя неловкую паузу, поинтересовался у Бондарчука: «Может быть, есть какие-то проблемы?» На что Сергей Фёдорович начал сбивчиво отчитываться о проделанной работе, однако нить повествования не удавалось ухватить ни коллегам, ни тем более Ельцину, пока Бондарчук не вышел на проторённую дорожку, указав главную проблему отечественного кинематографа: «… А вот Меньшов…» И все посмотрели на меня. Бондарчук продолжил: «Да какое он вообще имел право такие слова с трибуны съезда произносить!» Я в ответ: «Да ладно вам, Сергей Фёдорович!..» Слово за слово – скандал разгорается, мизансцена абсолютно комическая: сидят два режиссёра-оскароносца и обмениваются колкостями, а между нами вертит головой Ельцин, зыркает то на одного, то на другого, а потом, наконец, срывается: «Да я сейчас вообще уйду отсюда!» А мы уже и про Бориса Николаевича забыли и через него продолжаем реплики друг другу адресовать…

В общем, не заладилась у Ельцина встреча с коллективом «Мосфильма», уехал он ни с чем. Десятерик остался работать, правда, вскорости сбежал, не выдержав испытания кинопроизводством, а Сергей Фёдорович продолжил ходить по студии со своим приборчиком, демонстрируя встречным-поперечным, как остро реагирует нервная система, стоит ему только задуматься о Меньшове.

Вместе с политическими изменениями в стране наступали новые времена в кинематографе. К нам потянулись иностранцы. Помню, как-то раздался звонок из Союза кинематографистов с просьбой принять у себя артиста из Штатов, кому, дескать, как не вам, лауреату «Оскара», скрасить вечер заокеанскому гостю.

Мы ещё жили в Олимпийской деревне, на старой квартире, у меня в это время гостил товарищ из Астрахани, который прекрасно готовил, сварганили мы что-то на скорую руку, накрыли как положено стол, и тут приходят человек десять свиты и главный в компании – молодой шибздик, правда, с интересным лицом. Его представляют, говорят, что в Америке он восходящая звезда, сейчас снимается с Полом Ньюманом. Знакомимся: зовут парня Том, фамилия – Круз. Он уже к тому времени снялся в фильме «Топ Ган», ещё не вышел в прокат «Цвет денег», впереди – «Человек дождя»…

Выпили, пообщались, обменялись видеокассетами, правда, у него в американском формате, у меня в «сикаме». С Крузом была жена, предшествующая Николь Кидман, а ещё режиссёр, с которым они задумывали фильм (главный герой приезжает в Россию, влюбляется в русскую девушку), но что-то в итоге с этим проектом не срослось.

На следующий день я поехал к новым американским знакомым в гостиницу, взял с собой Карена Шахназарова – у того прекрасный английский. В эти годы знание языков стало существенным преимуществом, Карену, например, проще было заводить знакомства, и в результате он снял несколько фильмов с англичанами.

Уже в середине 80-х нашим режиссёрам стали поступать предложения о сотрудничестве от западных продюсеров. Первым завербовали Михалкова, и он начал снимать «Очи чёрные». Те же люди обратились с предложением и ко мне, в главной роли планировался всё тот же Мастроянни, но сценарий, который мне передали для ознакомления, оказался ужасающе слабым. Тем не менее я поехал в Италию знакомиться с главным продюсером, надеясь, что сценарий можно довести до ума – мне не раз приходилось заниматься реанимационными мероприятиями. Однако оказалось, это у нас в тоталитарной советской системе такое возможно, а в их демократической – другие традиции. И хотя продюсер отнёсся ко мне со всем уважением, идея переделки сценария встретила категорическое неприятие. И всё-таки я продолжал надеяться на торжество здравого смысла – в голове не укладывалось, что столь слабую литературную основу могут запустить в производство, вложить в неё серьёзные деньги. Меня продолжали убеждать, что всё хорошо, видите, мол, и Мастроянни сценарием доволен – у итальянцев это был очень весомый аргумент. Потом продюсер приехал в Россию, и мы даже должны были отправиться в Крым выбирать натуру, но, слава богу, история закончилась моим категорическим отказом работать с этим сценарием, а то бы я, вполне возможно, опозорился, как это случилось со многими нашими режиссёрами, решившими сотрудничать с Западом.

Вскоре возник ещё один продюсер из Италии с идеей снять кино, состоящее из трёх новелл и объединённых темой животных. Кроме меня, режиссёрами должны были выступить обладатели «Оскаров» – Клод Лелуш и Федерико Феллини. Я для этого проекта написал сценарий под названием «Собачья свадьба». Недавно Вера наткнулась на рукопись, валявшуюся где-то среди бумаг, прочитала и прибежала в восторге: «Я просто умирала от смеха, так это здорово! Какое бы могло получиться кино!» К сожалению, с этим проектом тоже ничего не вышло, но зато я несколько раз съездил в Италию, в том числе провёл три дня в Венеции, и не так, как раньше, когда тебе копейки на командировку выдают, а, можно сказать, с размахом – капиталисты отстегнули пятьсот долларов. Мы как раз переехали в новую квартиру, и я привёз из Италии две изумительные люстры, каких у нас ни при каких связях не достанешь.

Наступала другая жизнь, по-своему праздничная, увлекающая новизной и соблазнами, но при этом, безусловно, с творческой точки зрения – пустая, бессодержательная, если сравнивать с лучшими временами советского кино. Раньше нам начальники настороженно задавали вопрос: «Что вы этим хотите сказать?» Теперь вопрос продюсеров формулировался по-другому, но с прежней подозрительностью: «А сколько вы на этом планируете заработать?»

Серьёзных проектов не возникало, зато банкеты, приёмы, коктейли, встречи с иностранными коллегами – едва ли не на регулярной основе. В Дом кино привозили заграничных знаменитостей, им устраивали встречи с местными артистами и режиссёрами. Обилие иностранцев было связано ещё и с тем, что в России снималось немало зарубежных фильмов: Голливуд влекла мода на СССР, Горби и перестройку.

Помню приём в честь съёмочной группы фильма «Русский дом»: 1989 год, от звучных имён у многих кружится голова – Шон Коннери, Мишель Пфайффер… Правда, у меня никогда не было особого преклонения перед иностранными звёздами, гораздо больший трепет я испытывал, когда жизнь сводила с легендарными артистами советского кино.

Познакомился с Мишель Пфайффер и Шоном Коннери, пожали мы друг другу руки, далее, как водится, фуршет, народу посмотреть на звёзд Голливуда набилось прилично, вокруг выпивают, поднимают тосты, смотрю: в другой стороне стола – Сергей Фёдорович Бондарчук без свиты, как это обычно бывало. Он меня тоже заметил и как будто даже рюмку в мою сторону качнул, чокнулся, так сказать, дистанционно. Вообще Сергей Фёдорович немного под наивного косил – была у него такая хохляцкая хитрость, и, зная это, я особого оптимизма не испытывал. И вдруг он ко мне подходит, мы чокаемся уже по-настоящему, завязывается разговор, то да сё, обмениваемся впечатлениями, он, хмуро окинув взглядом банкет, говорит: «Ну что, пойдём отсюда? Чего тут делать…»

Когда вышли из Дома кино, я говорю:

– Продолжим?

Сергей Фёдорович задумался на секунду, я предлагаю:

– Может, давайте ко мне? Правда, мы только переехали – ремонт…

– Ну а чего, давай…

Садимся поддатые к нему в машину, он за рулём, через несколько минут уже на месте,