весьма глубоко, доказательно и даже академично рассуждала о происходящих в стране процессах, во многом предугадав, в какую сторону движется история. Она раскрыла механизм предательства, назвала главные движущие силы контрреволюции.

На автора статьи в «Советской России» обрушилась, кажется, вся тогдашняя пропагандистская машина – вплоть до газеты «Правда». Её демонизировали, представляли врагом перестройки, хотя Нина Андреева то и дело цитировала Горбачёва, подчёркивая, что опирается в своих суждениях на идеи гласности. Статья «Не могу поступаться принципами», по сути, сводилась к призыву образумиться, Нина Андреева пыталась напомнить: было в советском прошлом и что-то хорошее, а не только ужасы и репрессии. О том, насколько деликатно полемизировала Нина Андреева со своими оппонентами, можно судить, например, по фрагменту, посвящённому фигуре Сталина.

«…Взять вопрос о месте И. В. Сталина в истории нашей страны. Именно с его именем связана вся одержимость критических атак, которая, по моему мнению, касается не столько самой исторической личности, сколько всей сложнейшей переходной эпохи. Эпохи, связанной с беспримерным подвигом целого поколения советских людей, которые сегодня постепенно отходят от активной трудовой, политической и общественной деятельности. В формулу „культа личности“ насильственно втискиваются индустриализация, коллективизация, культурная революция, которые вывели нашу страну в разряд великих мировых держав. Все это ставится под сомнение. Дело дошло до того, что от „сталинистов“ (а в их число можно при желании зачислять кого угодно) стали настойчиво требовать „покаяния“… Взахлеб расхваливаются романы и фильмы, где линчуется эпоха бури и натиска, подаваемая как „трагедия народов“. Иногда, правда, подобные попытки возвести на пьедестал исторический нигилизм не срабатывают. Так иной, зацелованный критикой фильм, вопреки невиданному рекламному прессингу, бывает весьма прохладно принят большинством населения. Сразу же отмечу, что ни я, ни члены моей семьи не имеем никакого отношения к Сталину, его окружению, приближённым, превозносителям. Мой отец был рабочим Ленинградского порта, мать – слесарем на Кировском заводе. Там же работал мой старший брат. Он, отец и сестра погибли в боях с гитлеровцами. Один из родственников был репрессирован и после XX съезда партии реабилитирован. Вместе со всеми советскими людьми я разделяю гнев и негодование по поводу массовых репрессий, имевших место в 30–40-х годах по вине тогдашнего партийно-государственного руководства. Но здравый смысл решительно протестует против одноцветной окраски противоречивых событий, начавшей ныне преобладать в некоторых органах печати…

Для меня, как и для многих людей, решающую роль в оценке Сталина играют прямые свидетельства непосредственно сталкивающихся с ним современников как по нашу, так и по ту сторону баррикады. Небезынтересны именно эти последние. Возьмем хотя бы Черчилля, который в 1919 году гордился своим личным вкладом в организацию военной интервенции 14 иностранных государств против молодой Советской Республики, а ровно через сорок лет вынужден был такими словами характеризовать Сталина – одного из своих грозных политических оппонентов:

„Он был выдающейся личностью, импонирующей нашему жестокому времени того периода, в которое протекала его жизнь. Сталин был человеком необычайной энергии, эрудиции и несгибаемой силы воли, резким, жёстким, беспощадным как в деле, так и в беседе, которому даже я, воспитанный в английском парламенте, не мог ничего противопоставить… В его произведениях звучала исполинская сила. Эта сила настолько велика в Сталине, что казался он неповторимым среди руководителей всех времен и народов… Его влияние на людей неотразимо. Когда он входил в зал Ялтинской конференции, все мы, словно по команде, вставали. И странное дело – держали руки по швам. Сталин обладал глубокой, лишённой всякой паники, логической и осмысленной мудростью. Он был непревзойдённым мастером находить в трудную минуту путь выхода из самого безвыходного положения… Это был человек, который своего врага уничтожал руками своих врагов, заставлял и нас, которых открыто называл империалистами, воевать против империалистов… Он принял Россию с сохой, а оставил оснащённой атомным оружием“. Притворством или политической конъюнктурой не объяснишь такую оценку-признание со стороны верного стража Британской империи.

Основные моменты этой характеристики можно найти и в мемуарах де Голля, в воспоминаниях и переписке других политических деятелей Европы и Америки, которые имели дело со Сталиным как с военным союзником и классовым противником…»

Нина Андреева пыталась вразумлять, увещевать, но на неё обрушилась такая критика, так скоро сделали из неё пугало, что общество даже не успело разобраться, а что она такое крамольное написала. Попробуй только прояви с ней солидарность или просто выскажи сомнения в правоте огульной критики Нины Андреевой, и тут же услышишь окрик: «Как! Ты что, с ней заодно?»

Через члена худсовета Егора Яковлева, можно сказать, из первых рук, я получал сведения о новых веяниях демократизации и гласности. Он приходил на заседания худсовета, я тоже появлялся в редакции, меня даже пытались привлечь в качестве автора, правда, не очень успешно. Сейчас, тридцать лет спустя, понятно, что в «Московских новостях» сосредоточились те самые «деструктивные силы», редакция, по сути, представляла собой один из филиалов штаба восстания, хотя тогда авторы газеты казались самыми передовыми, прогрессивными, наиболее точно представляющими пути развития страны.

Моё недоумение, почему, мол, все ополчились против Нины Андреевой, было воспринято Егором Яковлевым как наивность далёкого от политики человека. А ещё, помню, как-то я позволил себе поделиться с главным редактором «Московских новостей» соображениями о Льве Разгоне – очень модной тогда фигуре. Мемуары этого писателя вышли трёхмиллионным тиражом, вошли в копилку осуждения «сталинских репрессий», правда, неожиданно выяснилось, что автор, оказывается, был в 30-е женат на дочери Глеба Бокия и делал с помощью тестя вполне успешную карьеру в ОГПУ. Об этом факте я прочитал в статье Владимира Бушина (сам Разгон эту страницу своей биографии от читателя утаил).

– Вы знаете, я тут прочёл и ахнул, – пересказываю Егору Яковлеву содержание бушинской статьи.

И вижу в его глазах такую досаду, такую растерянность, а потом мой собеседник находится:

– Да?.. Я не знал…

Но сказано это было так, что сомнений не оставалось: всё он о Льве Разгоне прекрасно знает, просто обнародовать какие-либо «порочащие сведения» в планы главного редактора «Московских новостей» не входит.

Довольно быстро утратил ко мне интерес и Святослав Николаевич Фёдоров – человек, который был очень вдохновлён перестройкой, радостно рассказывал о многотысячных митингах, заполнивших улицы и площади. О той самой демонстрации, которую я наблюдал с балкона Саши Лазарева, он отозвался весьма пылко: «Какие люди! Какие лица! Какая чистота помыслов!»

На волне перестройки Фёдоров чудесным образом стал, по сути, хозяином клиники, которая строилась на государственные деньги, но это обстоятельство в расчёт не принималось. Святослав Николаевич с головой погрузился в предпринимательство, приговаривая, что без пригляда чиновников, без государства, которое только мешает своим контролем, клиника, наконец, расцветёт.

Разумеется, без государства никакого «чуда Святослава Фёдорова» не возникло бы, да и держалось оно в значительной мере на конвейерном принципе офтальмологических операций, на умении ладить с высоким начальством, на таланте заявлять о себе в средствах массовой информации – Фёдоров не сходил с телеэкрана и страниц прессы.

Откуда-то возникли вокруг его института фермеры, коннозаводчики и даже вертолёты. Святослав Николаевич очень заразительно рассказывал, как его доярки будут приезжать на молочную ферму за рулём собственных автомобилей, а подоив коров, возвращаться домой. Он увлекался новыми предпринимательскими идеями, погружался в них ненадолго и хватался за очередную. Фёдоров всё время твердил о свободе, будучи убеждённым в рабской сущности нашего народа, то и дело смачно повторял: «Рабы! Все рабы!» Я так и не решился спросить у знаменитого микрохирурга: «Как, неужели – все? И вы тоже раб?» Но, скорее всего, он бы нашёлся – сказал, что люди на демонстрациях и митингах рабами не являются.

После смерти Фёдорова в 2000 году выяснилось, что его предпринимательский дар сильно преувеличен. У клиники остались немалые долги, вокруг офтальмологической империи Фёдорова долго не утихали скандалы, пошли разговоры об авантюристических наклонностях Святослава Николаевича, а начиналось всё так романтично, так много было сказано о самоуправлении, хозрасчёте, он даже купил океанский лайнер, на борту которого делались операции за валюту – корабль с помпой курсировал по заграницам, но в итоге пошёл с молотка за долги, а клинику с горем пополам вернули в государственную собственность уже в двухтысячные.

Ещё одна яркая примета времени – «пирамиды» и связанное с ними массовое помешательство, которое всецело охватило страну. Когда после обрушения «МММ» Мавроди арестовали и показали по телевизору, оставалось только недоумевать, каким образом этот человек мог внушать доверие стольким миллионам