Мистер Каннингтон умер 29 октября. В этот же момент по поводу его смерти было возбуждено дело.

На эту печальную историю следует взглянуть глазами и других участников.

Во-первых, доктор Кей. Явно неравнодушный и опытный врач. Будучи другом семьи, она принимала их просьбы в момент эмоциональных потрясений близко к сердцу — они переживали об отце и его потребностях, какими они им виделись. Доктор Кей привыкла лечить менее больных людей, так что у нее не было специальных знаний о том, как меняются эти потребности, когда не ожидается, что пациент выживет, но она явно оказала семье неоценимую помощь.

Она приняла изможденного мистера Каннингтона после долгой поездки в онкологический центр и сразу же согласилась с его родными, что дозу диаморфина нужно снизить. Согласно сделанным в медкарте записям, ему поставили капельницу с питательными веществами, переворачивали каждые два часа, а на все пролежни наложили повязки. Кроме того, его поили водой и давали антибиотики для лечения инфекции. Чтобы ему было удобней, а язвы на теле начали заживать, мистера Каннингтона положили на специальный противопролежневый матрас.

У него был сильный жар, но постепенно спал, а от неровного сердцебиения ему давали лекарства. Все это время, хоть он и не мог говорить, мистер Каннингтон взаимодействовал с родными, сжимал им руки и кивал в ответ.

По мере приближения смерти доктор Кей сообщила, что у мистера Каннингтона отказывают почки и что больше она ничего не в силах сделать. Очевидно, семья наконец приняла неизбежность смерти, когда о ней сообщил врач, которому они доверяли. Разные врачи связывались с местным хосписом, но сын настоял на том, чтобы отец умер у него дома. Мистера Каннингтона перевезли в последний раз 26 октября. Доктор Кей продолжила за ним ухаживать, и в этом ей помогали участковые медсестры. Два дня спустя, когда мистер Каннингтон умер, доктор Кей посчитала, что с учетом недовольства семьи оказанным ему в больнице уходом она не может выдать свидетельство о смерти, и вместо этого связалась с коронером, а тот — с полицией.

Теперь давайте послушаем, что говорят в больнице. Нехватка персонала, долгое отсутствие консультанта (она была в длительном отпуске), а также постоянное нахождение в палате родственников, которые с каждым днем становятся все злее, — можно только догадываться, в каких напряженных условиях им приходилось работать.

Судя по медицинским записям, мистер Каннингтон на самом деле поступил в больницу с болезнью Педжета[60]. Это далеко не редкость: по разным оценкам, ею страдают от 5 до 8 % пожилых людей. Костные клетки со временем обновляются, хоть этот процесс и происходит чрезвычайно медленно. Остеокласты поглощают старую ткань, в то время как остеобласты создают новую. При болезни Педжета остеокласты по какой-то причине начинают работать усерднее, с невероятной скоростью разрушая старую костную ткань. Остеобласты за ними не поспевают, производя в ответ большое количество массивной, слабой кости: у некоторых болезнь Педжета вызывает сильнейшие деформации конечностей. Другие страдают от болей в суставах, а некоторые испытывают онемение или покалывание. У большинства между тем болезнь протекает бессимптомно — проходит много лет, прежде чем ее последствия дают о себе знать.

Врачи подозревали, что у мистера Каннингтона было очень редкое осложнение болезни Педжета: рак кости. Они провели биопсию, и их опасения подтвердились. В качестве эффективного паллиативного лечения была выбрана лучевая терапия, но на подготовку ушло так много времени, что 5 октября врачи решили, что уже слишком поздно — настолько стремительно ухудшалось состояние мистера Каннингтона. Он часто был дезориентированным и теперь не мог самостоятельно принимать таблетки, поэтому ему поставили шприцевой насос, который вводил ему диаморфин с заданной скоростью.

Вероятно, к этому моменту в больнице стали бояться недовольства родных, поскольку врач в своих записях, казалось, пытался себя оправдать. Он написал:

«Семья может спросить, смогли бы мы предотвратить ухудшение его состояния, если бы начали лечить его раньше. По моему профессиональному мнению, это случилось бы, даже если бы мы сразу приступили к лечению».

По мере ухудшения состояния мистера Каннингтона больница увеличивала дозировку диаморфина. Десятого октября один из врачей написал:

«Состояние очень плохое, глаза открываются в ответ на чужую речь, но вербальные реакции отсутствуют. Сильные инфицированные пролежни на ягодицах и в области крестца. Движение причиняет боль. Дальнейшее искусственное продление жизни идет в разрез с нормами врачебной этики».

На следующий день произошла стычка с семьей, которая требовала поставить ему капельницу с физраствором. Старший интерн написал: «Я согласен с докторами Эддисоном и Жиро в том, что дальнейшее активное лечение никак не изменит прогноз и не принесет пациенту облегчения. Активное вмешательство на этой стадии было бы не просто неэтично, а оскорбило бы достоинство мистера Каннингтона. Со мной также связалась доктор Кей, которая пытается повлиять на наши решения по уходу за этим пациентом. Это также неуместно и неэтично, и, если старшие врачи не дадут других оказаний, уход за мистером Каннингтоном останется прежним, за исключением обезболивающего, которое будет вводиться по мере необходимости в нужной дозировке».

Далее врач выражает личный взгляд на ситуацию.

«Примечание. До нашего сведения дошло, что родственники Каннингтона впервые навестили его только несколько дней назад, что наводит на мысль о возникшем у них чувстве вины. Возможно, это объясняет их постоянные нападки на медицинский персонал днем и ночью. Лично я убежден, что это мы несем ответственность за поддержание комфорта мистера Каннингтона и сохранение его достоинства, и отказываюсь жертвовать этим ради того, чтобы угодить его родным и успокоить их. Я обсудил это с консультантом, и она со мной согласна».

Этот разговор был описан и сыном мистера Каннингтона:

«Врач сказал, что отец лежит в больнице уже давно, и спросил, почему мы не навещали его прежде, подразумевая, что семье было на него наплевать. Я объяснил ему, что наша семья разбросана по всей стране и в действительности мы уже навещали его. Он спросил, где мы живем, и я рассказал ему. Я сказал и о том, как пытался перевезти отца поближе к моему дому».

Очевидно, что к этому моменту обе стороны, семья и врачи, уже потеряли доверие друг к другу. Отношения между ними продолжали ухудшаться параллельно состоянию мистера Каннингтона. На следующий день попытки перевернуть мистера Каннингтона причинили ему такую боль, что дозировка диаморфина была снова увеличена. Два дня спустя, после разговора с родными, больница неохотно согласилась выписать пациента, чтобы его перевезли за двести миль в онкологическую клинику неподалеку от дома старшего сына.

В этой истории можно понять