каждого. Можно понять терзаемую медленной и неприглядной смертью любимого отца семью, которой было больно наблюдать, как он превращается в скелет: больные раком нередко стремительно худеют, только вот для родных в этом нет совершенно ничего нормального, и их это крайне огорчает. Родные мистера Каннингтона, как это нередко бывает, связали чудовищную худобу пациента с плохим уходом, равно как и его пролежни.

Можно понять больницу, постепенно увеличивавшую дозировку обезболивающего, чтобы мистер Каннингтон не чувствовал пролежней, а они могли переворачивать его, чтобы с ними бороться. Возможно, отчасти они руководствовались соображениями практичности — персонала не хватало, а консультант, руководивший лечением пациента, отсутствовал на месте. Как бы то ни было, с точки зрения больницы, они не проявили совершенно никакой халатности в уходе за мистером Каннингтоном, просто действовали по своему плану, а не чтобы потакать семье.

Вопрос кормления умирающих пациентов и профилактики у них обезвоживания — это целое минное поле культурных, этических и медицинских дилемм.

В хосписах, как правило, не прибегают к искусственному введению жидкости в организм людей, находящихся при смерти. Когда организм отказывается, пациент постепенно погружается в забытье, почти не ощущая голода или жажды, и тем, кто ухаживает за умирающими пациентами, чаще всего велят как можно меньше вмешиваться в этот процесс. На самом деле, по некоторым данным, пациенты могут испытывать сильный дискомфорт, когда им дают есть или пить больше, чем хочется. Существуют более мягкие методы — например, водные спреи и влажные тампоны, — чтобы удовлетворить небольшую потребность в жидкости без вмешательства трубок и капельниц. Когда пациент постепенно приближается к смерти, такое искусственное кормление может привести к нежелательному продлению жизни. Кроме того, ряд исследований связал искусственное введение жидкости с увеличением вероятности наступления предсмертного беспокойства (у некоторых пациентов при приближении смерти начинается тревожное возбуждение, требующее активных мер по успокоению) как у самого пациента, так и у его опустошенной семьи.

В хосписах хорошо знают, как ухаживать за умирающими людьми, в то время как больницы нужны для продления жизни. Решение больницы никак не бороться с обезвоживанием у мистера Каннингтона полностью соответствовало практике хосписов. Возможно, по стандартам хосписа они и сделали это чуть раньше, чем нужно, но явно не ожидали, что пациент еще столько проживет. Пытаться предсказать время наступления чьей-то смерти — сомнительная и опасная затея. С другой стороны, он мог запросто умереть, как и ожидалось, если бы по требованию семьи не поставили капельницу.

Со стороны легко понять и врачей, и родных, только вот одна из главных проблем заключалась в том, что и те и другие даже не пытались посмотреть на смерть мистера Каннингтона глазами друг друга. Ну и разумеется, сам пациент был не в состоянии выразить свою волю.

В своем заявлении полиции старший сын говорит: «По моему мнению, врачи этой больницы отнеслись к моему отцу с чудовищной халатностью: одни только пролежни об этом говорят».

На этом он не остановился.

«Я считаю, что работающие там врачи виновны в смерти моего отца. Я полагаю, что они приняли осознанные решения, чтобы положить конец его жизни. Папе давали гораздо больше диаморфина, чем было нужно, и я считаю, что его намеренно лишали одной из самых важных потребностей в жизни: воды».

На самом деле в подобных обстоятельствах у родственников пациента не так уж редко складывается впечатление, будто медики ускоряют смерть, либо, еще хуже, убивают своими действиями умирающего пациента. Такие обвинения идут рука об руку с отрицанием. Во многих хосписах научились правильно вести себя с родственниками пациентов в это очень эмоциональное для них время, когда они с трудом справляются с напряжением. Они заранее начинают объяснять, что пациент уже никогда не станет прежним, сколько бы его ни кормили и ни ставили капельниц, но поощряют родных удовлетворять физические потребности пациентов другими способами. В некоторых хосписах такие вещи обсуждаются очень подробно и многократно повторяются — настолько тяжело родственникам в это поверить из-за отрицания. В этом же случае подобного взаимодействия между больницей и родственниками не происходило.

Больничный патологоанатом провел вскрытие в присутствии полиции, после чего та обратилась с этим делом ко мне. Так мистер Каннингтон попал на мой секционный стол.

Как и ожидалось, он был чудовищно худым стариком с темными пролежнями размером с тарелку. Сзади они были у него по всему телу, а спереди руки и местами ноги были покрыты большими фиолетовыми пятнами, напоминающими синяки, которые можно встретить только у людей преклонного возраста. Хоть они и выглядят как следы насилия, на самом деле могут появляться от малейшего прикосновения в результате повседневного ухода: настолько тонкой и неэластичной становится кожа.

Опухоль на большой берцовой кости у мистера Каннингтона была большой: примерно 8 см на 8 см и на 11 см. Снаружи нога казалась сильно опухшей, словно ее пересадил туда какой-то безумец. Внутри опухоль, как я обнаружил, была частично кальцинирована — это воспалительная реакция организма на нее. Образовывал ли кальций здесь упорядоченную структуру костного кальция? Разумеется, нет, это же была опухоль, а в них ничего не бывает упорядоченным. Опухоль была большой, шарообразной и определенно необычной.

У мистера Каннингтона это была не единственная серьезная проблема со здоровьем. Входное отверстие аорты было сильно сужено изношенным клапаном, который частично затвердел и теперь плохо выполнял свою функцию. Его сердцу приходилось прикладывать дополнительные усилия, чтобы проталкивать кровь через все более узкое отверстие, в результате чего оно стало увеличенным. В двух других местах я обнаружил сильный атеросклероз: гораздо дальше по аорте, где бляшки частично закупорили артерии, ведущие к почкам. Неудивительно, что в больнице отказались от оперативного вмешательства: с таким атеросклерозом мистер Каннингтон не пережил бы любого хирургического вмешательства.

Его печень была здоровой, но демонстрировала изменения, характерные для длительной сердечной недостаточности. Мочевой пузырь был инфицирован. Из-за влияния как возраста, так и закупорки сосудов его почки были маленькими и в дырках — на них было больно смотреть. Они больше не справлялись со своей работой. Осмотрев легкие, я сразу же увидел сочащийся из дыхательных путей гной и почувствовал твердые горошины бронхопневмонии.

Были и многочисленные более крупные уплотнения, которые ни с чем нельзя было спутать. Я изучил их под микроскопом. Да, в больнице правильно сказали, что его рак дал метастазы в грудную полость. Легкие мистера Каннингтона были изъедены раковыми образованиями.

Разумеется, от меня ожидали комментариев по поводу обвинений родственников в том, что персонал больницы намеренно ускорил наступление смерти мистера Каннингтона, повышая дозировку диаморфина. В его медицинской карте указывалась довольно высокая доза, однако для умирающего человека не бывает