Кроме пламени.

И мое холодное сердце — как разбитое стекло. С каждым ударомосколки его царапают мне горло и легкие. Волоски на руках сворачиваются отжара, но я замерзаю рядом с огнем.

И я не могу вынести холода. Ни секунды больше.

Я врываюсь в дверь, в объятия человека из огня.

Я хочу, чтобы он в меня вошел. Сейчас же!

Есть у человека личные вехи, связующие серую материю егожизни. Одна из них — твоя первая квартира. Ты можешь лежать в богадельне струбками в носу и и заднице, накачанный лекарствами, забывший от старческогомаразма имена своих детей — но по какой-то извращенной причине ты все равнобудешь помнить цвет ковра на полу твоей холостяцкой берлоги. Будешь видеть, какперед глазами.

Я, например, знаю, что свою первую квартиру я не забуду. Какбы ни старалась.

Этот комплекс назывался Дел-Рей-Гарденс.[12] Не спрашивайтеменя, почему. Я там травинки не видела, не то что сада, все полтора года, чтотам прожила, если не считать унылый внутренний двор, где господствовал треснувшийбассейн, в котором водились комары и прочая нечисть.

Дел-Рей был стар. Его построили за десяток или два лет домоего зачатия, в те времена, когда школа была простым государственнымколледжем. Без сомнения, Дел-Рей с его расположением двухэтажного мотеля иобосранным штукатурным экстерьером был рассчитан на волну женатых студентов,хлынувших в кампус после корейской войны по закону о военнослужащих. Когда ятуда въехала в семьдесят девятом, единственное, что было сносного в Дел-Рее, —это его близость к кампусу. Для человека вроде меня, считающей, что ходить назанятия — это горькая пилюля, которую надо проглотить, чтобы наслаждатьсястуденческой жизнью, — такая ситуация была идеальной.

Я поселилась там на третьем курсе. Первые два года я прожилав общежитии, и за это время мне до смерти надоело, что ванная у меня общая ещес тремя девушками и что визиты гостей противоположного пола не допускаются(чисто технически) после девяти вечера. Дел-Рей был рядом, и сотня в месяц плюсплата за коммунальные услуги вполне в мой бюджет укладывались.

Переехала я своими силами — поскольку владела в этом миретолько двумя ящиками из-под молочных пакетов, набитых книгами в бумажнойобложке, двойным матрацем (не пружинным), ручной пишущей машинкой, феном,цифровым будильником, портативным черно-белым телевизором и машинкой дляизготовления поп-корна — работа не для Геркулеса. И что из того, что у менядаже стула не было, чтобы на него сесть? Зато я была сама по себе! У меня былособственное жилье! Хотя то, что я нашла в нем, быстро охладило мой юношескийпыл.

Во-первых, оказалось, что прежний жилец месяц назад оставилв холодильнике полдюжины яиц и выдернул вилку. Не стоит и говорить, что мытьехолодильника было ни с чем не сравнимым переживанием.

Кое-как прибравшись в кухне, я пошла в магазин на углу икупила макарон, сыра и пару банок тунца для своей первой трапезы в новом доме.Моя мать оказалась настолько заботлива, что выделила мне несколько старыхкастрюль и тарелок, которые собиралась заменить, и у меня было странное чувствоdeja vu, когда я выкладывала свой ужин на старую тарелку с утенком Даффи.

Сидя по-турецки на полу и опираясь спиной на дешевуюфанерную панель, я довольно улыбалась, представляла себе пустые стеныоклеенными плакатами и увешанными книжными полками с фантастикой в бумажныхобложках, дверь в спальню — декорированной бисерным занавесом, а тем временемстереосистема выдавала Элиса Купера и "Кисс" с такой громкостью, чтона облупленном штукатурном фасаде Дел-Рей могли бы появиться новые трещины. Япредставляла себе, как все мои старые друзья кивают головами, осматривая новоеубранство, затягиваются травкой, попивают пиво и хвалят: "Классноеместечко", или…

— Кто тебе, падла, позволил переключать канал, козел тыгребаный?!

Голос прозвучал так громко, так близко, что я ажподпрыгнула, решив, что со мной в комнате кто-то есть.

— Ты же его, блин, и не смотрел, на хрен!

— Гвоздишь! Я, блин, смотрел телевизор, на хрен!

— Хрен тебе — смотрел! Как ты его, падла, смотрел, еслиглаза закрыл на фиг?

— Ты, мудак, я их на минуту прикрыл, чтобы отдохнули, козел!

К этому моменту я уже поняла, что я в своей квартире вполнеодна. А слышала я своих соседей. Оба голоса были мужские, более чем слегканавеселе, и принадлежали, судя по всему, людям постарше — мужикам возрастамоего папочки, если не больше. Упомянутый телевизор был включен очень громко,но к этому я привыкла в общежитии, а вот к чему я не привыкла чтобы люди оралидруг на друга, надсаживая голос.

— Ты меня только еще раз так назови, Дез! Я тебяпредупреждал, чтобы ты, блин, так не делал!

— Как хочу, так тебя и назову, и катись ты к…!

— Черт тебя побери, Дез, заткнись ты на хрен!

— Сам ты заткнись, пидор козлиный, говнюк!

Я подобралась к своей входной двери и выглянула во Двор,приоткрыв ее. К моему удивлению, других жильцов не было видно. Как может быть,чтобы никто не слышал, что творится в соседней со мной квартире?

— Заткнись, старик! Иди спать!

— Ты гребаный говнюк!

— Спать пора, Дез!

— Умник нашелся, на фиг!

— Заткни на фиг пасть и спать иди, блин!

— Не трогай меня, пидор говенный! Я тебя убью на фиг, еслиты, блин, меня еще раз тронешь!

Вдруг раздался гулкий удар, будто кто-то бросил тюк изпрачечной в мою стену снаружи. Еще раз. И еще раз.

Я рывком распахнула дверь и побежала в квартиру напротив,собираясь попросить телефон и позвонить в полицию. Сердце стучало у меня вгруди громче, чем я постучалась в дверь. Через пару секунд я услышала, какотодвигается засов, и увидела знакомого ассистента с кафедры английского языка.

— Простите, что прервала ваш ужин, но мне нужен ваш телефон…

Глаза ассистента стрельнули поверх моего плеча на дверь моейквартиры.

— Вы живете в 1-Е?

— Ага. Въехала только сегодня. Послушайте, мне нужнопозвонить в полицию…

— Можете, если хотите, но я вас сразу предупреждаю — они неприедут. По крайней мере, не сразу, да и то если им еще позвонит пара-тройкачеловек и пожалуется.