— Значит, Рашковский сможет вернуться? — спросила Марина.

— Не думаю. Приказ о его ликвидации поступил не отдиректора. Боюсь, что решение было принято на другом уровне. А это значит, чтоприказ никто не отменял. Вполне вероятно, что его жизни может угрожать реальнаяопасность. Будьте осторожны, Марина. Мне бы не хотелось, чтобы и вы пострадалипри этом.

Она вернулась в номер, чтобы обдумать слова Циннера. Деньобещал быть нелегким. С девяти тридцати она уже сидела в апартаментахРашковского, ожидая его. Но его не было ни в десять, ни в одиннадцать. Вдвенадцать часов появился Гинзбург. Он потрясал российскими газетами.

— Какой скандал! — восторженно кричал он. — В ФСБразоблачена группа сотрудников, которые самостоятельно проводили свои операции,без согласования с руководством. Вы читали российские газеты?

— Еще нет, — забеспокоилась Марина. — Мы получаем в отелетолько английские газеты.

— Посмотрите, — он сунул ей в руки целую пачку газет. И напервой странице «Комсомольской правды» был портрет директора ФСБ, которыйзаявлял, что считает группу полковника Авдонина позором их учреждения. Она неверила своим глазам. Три часа назад Циннер говорил ей, что они действовали сведома руководства ФСБ. Что произошло за это время?

Другие газеты также поместили сенсационные материалы.Полковник Авдонин и его соучастники планировали физическое устранениепреступных авторитетов. И лично принимали участие в нескольких преступлениях.Рассказать о деятельности группы решился майор Савелий Полухин, ранееработавший в МВД и переведенный в ФСБ. Он и дал показания на своих бывшихколлег по группе.

Наконец в два часа дня появился Рашковский. Очевидно, онтоже читал российскую прессу и именно поэтому задержался дома, беседуя поочереди с Кудлиным и Фомичевым. Сообщений было много, и они носилипротиворечивый характер, но было ясно, что группа Авдонина действительносуществовала и планировала нечто противозаконное. Позвонивший утром Кудлин былвозбужден, как никогда. Рашковский молча слушал последние известия из Москвы,после чего наконец сказал:

— Ведь наш Фомичев встречался с этим полковником. Он мненазывал его фамилию перед отъездом.

— Может быть, — согласился Кудлин, — но не это главное.Самое интересное, что…

— Они встречались, — перебил Кудлина Рашковский, — и НиколайАлександрович посоветовал мне уехать.

— И правильно сделал. Ведь они планировали твое физическоеустранение.

— Они планировали убийство моей дочери, чтобы я начал войнув Москве. Они планировали не мое устранение, Леня… У них были совсем другиепланы.

— Ну и что?

— Фомичев сказал, что они ошиблись.

— Может быть, он сначала так и думал, но потом понял, чтобыл неправ. Мы все считали, что нападавшие хотели убить именно тебя.

— Нет, он знал все с самого начала, — упрямо твердилРашковский, — он знал и тем не менее советовал мне уехать… Он знал, что меняхотят убрать из Москвы, чтобы начать войну.

— Что ему оставалось делать? Он хотел спасти тебя.

— Подставив меня нашим друзьям? Он понял, что меня могутубрать их руками, и решил остаться в стороне. Ты меня понимаешь, Леня? Онрешил, что мой отъезд лишь ускорит развязку. Если я вернусь, то все пойдет какпрежде, если не вернусь — тоже неплохо. Он поставил одновременно и на «орла» ина «решку» — самый беспроигрышный вариант.

— Ты лучше думай о том, как быстрее вернуться. Фомичевдействовал правильно, спасая тебя…

— Фомичев меня предал, — спокойно возразил Рашковский. — Онточно знал, что офицеры Авдонина не могли ошибиться. Знал, что они специальнонапали на машины, в которых находилась моя дочь. Но вместо того чтобырассказать мне всю правду, он решил соврать, якобы для моего блага.

Кудлин молчал. Он понял, что участь Фомичева решена.Рашковский не прощал не только предательства, он не любил некомпетентности. Аиз сообщений газет следовало, что Фомичев, встречавшийся с Авдониным, был либопредателем, либо абсолютно некомпетентным руководителем службы безопасности.

— Он постарел, — произнес роковые слова Рашковский.

— Ты уверен? — переспросил Кудлин. — Может, дадим емунемного отдохнуть?

— Ты не слышал, что я сказал?

— Слышал, — вздохнул Кудлин, — я все понял. Жаль, конечно,что Николай Александрович так сильно сдал в последнее время.

Рашковский отключился.

Неотложные дела сразу же захлестнули и без того уплотненныйрабочий график Рашковского. В этот день он закончил работу в девятом часувечера. Уставший банкир благодарно кивнул на прощание своей помощнице.

— Спасибо вам. — Он достал носовой платок, чтобы вытеретьвспотевшее лицо, и вдруг, как бы отключившись от всего, спросил как бы другимголосом: — Можно пригласить вас на ужин?

Она хотела напомнить ему их вчерашний разговор. Решила былоотказать. Но понимала, как его раздражают женские капризы, уловки.

— Хорошо, — спокойно произнесла она, — я буду готова черезполчаса.

— Через полтора, — взглянул он на часы. — К девяти часамвечера. Вас устроит это время?

В девять они поехали на ужин в «Кларидж», находившийсянеподалеку от их отеля. Почему-то элита бывшего Советского Союза, новыепрезиденты и премьеры новых независимых государств полюбили именно этот отель,в котором часто останавливались.

За ужином они почти не разговаривали, лишь перекидывалисьничего не значащими фразами. После ужина он отвез ее в «Гровнор-отель» и,кивнув на прощание, уехал.

Следующий день начался со звонка мистера Адамса. Соединивего с Рашковским, она поняла, что сегодня разговор получится болееконструктивным. Адамса устраивали гарантии, которые мог дать Рашковский, и,переговорив с друзьями, он сообщил, что руководство фонда в ближайшие несколькодней примет решение о выделении денег.

Рашковский немедленно позвонил первому вице-премьеру вМоскву. Он, не скрывая радости, сообщил об этом, понимая, как важно оказатьсянужным именно в такой момент. Но даже Валентин Рашковский не знал, что сейчаспроисходит в Москве.

…Через полтора часа после этого разговора первый вице-премьердоложил обо всем премьеру, добавив, что усилия Рашковского оказались весьмарезультативными. Еще через несколько минут премьер доложил об этом президенту.Через два часа в кабинете президента уже находились директор ФСБ, начальникСлужбы внешней разведки и министр внутренних дел.

В результате было признано, что группа Авдонина нарушилаинструкции, гласившие — не выходить за рамки закона. Козлом отпущения сталлично Авдонин. Было решено примерно наказать его, однако уголовное делозакрыть, дабы не ставить под удар офицеров, выполнявших свои служебныеобязанности с подобным же рвением. Короче, чтобы не бить по рукам ретивых.