единого списка: его можно только реконструировать) выступают не математические противоположности (как у пифагорейцев), а физические противоположности и в числе их прежде всего элементарные качественные противоположности тепла и холода, сухого и влажного (ТХСВ). Характерно, что в списке пифагорейских противоположностей ТХСВ отсутствуют.

Понимание противоположностей в динамическом аспекте как сил, «потенций», конечно же конкретно-качественных и вещественных (в той или иной мере), имеет свои глубокие корни в мифе и ритуале. Французский историк Ж.-П. Вернан подчеркивает, что сама идея попеременного господства различных активных сил, соответственно, идея циклов противоположных начал у натурфилософов, например периодов любви и вражды в космосе Эмпедокла, является, по сути дела, рационализацией ритуальной драмы, модель для которой дает царский праздник в месяце Низан в Вавилоне в канун нового года. В конце временного цикла царь должен подтвердить свою мощь, возвращая время вспять, а мир – к его исходному состоянию. Четкий циклический характер этой ритуальной драмы находится в соответствии с земледельческими циклами [139, с. 98]. Конечно, отличие натурфилософии от мифа и ритуала значительно. Милетские философы в значительной мере освобождают космические качества-силы от опеки мифических персонажей. Однако, например, у того же Эмпедокла корреляция стихий с мифическими существами сохраняется. Сами стихии как начала или элементы наполняются у милетцев динамическим содержанием элементарных и вещественных качеств. «На место… земли и огня, – говорит Вернан, – милетцы ставят качества сухого и теплого, субстантивированные и объективированные посредством нового употребления артикля τὸ, т. е. реальность в полной мере определенную действием нагревания (теплое, τὸ ϑερμόν), которая не нуждается больше для выражения своего “динамического” аспекта в таком мифическом дополнении, как Гефест» [139, с. 102].

Если мифическая компонента отброшена от анализируемого нами комплекса, в плане которого мы вычленяем прообраз «качества», то тем не менее сам комплекс остается все еще синкретическим единством таких в дальнейшем обособившихся друг от друга понятий, как «вещество», «сила», «качество». Мышление ранних натурфилософов, справедливо отмечает Френкель, «оперирует с такими состояниями, относительно которых не устанавливается различия между материей, свойствами и имманентными силами» [56, с. 298]. «Взвешивая» указанные компоненты данного комплекса, Хапп считает, что «центр тяжести лежал в том, что мы сегодня называем свойствами и “силами”» [66, с. 525]. По его мнению, стихии в своем вещественно-статическом облике рассматривались скорее как воплощения динамических начал, «качеств-сил», в то время как сами качества-силы, такие, как тепло и холод, влажность и сухость, существовали самостоятельно. С этим в принципе можно согласиться. Однако поскольку динамический аспект не был отделен от вещественного, постольку вряд ли можно говорить о господстве «динамического» понимания начал над «вещественным»: сравнение и оценка возможны только при вычленении этих моментов из первоначального синкретического единства.

Конечно, подобная самостоятельность не препятствовала тому, что качества (ТХСВ, например) связывались с определенными элементами, телами и веществами (солнце – светлое и теплое, дождь – темный и холодный и т. д.). Корреляции противоположностей, их отбор характеризуют установку мышления, конкретные задачи исследования. Это хорошо видно на примере анализа явных или скрытых таблиц противоположностей: «эклектическая» смесь противоположностей у Алкмеона; четко ориентированная на математическое видение мира система противоположностей пифагорейцев; исходящая из физических противоположностей (ТХСВ) таблица противоположностей Аристотеля, для которой характерна иерархия («первичные» и «вторичные» качества); наконец, ориентированная на вкусовые качества система противоположностей автора гиппократовского трактата «О древней медицине». «Эклектика» Алкмеона в том, что у него наряду со ставшими основными физическими противоположностями (ТХСВ) называются еще горькое и сладкое, которые фигурируют у медицинских писателей.

Свидетельства Аэтия и Аристотеля об Алкмеоне согласуются между собой. В этих текстах мы находим указание на неопределенность отбора противоположностей Алкмеоном. Аристотель добавляет к этому явно критическую оценку, возникающую от сравнения Алкмеона с пифагорейцами: «Он утверждает, – говорит Аристотель об Алкмеоне, – что большинство свойств, с которыми сталкиваются люди, образуют пары, имея в виду в отличие от тех пифагорейцев не определенные противоположности, а первые попавшиеся, например: белое – черное, сладкое – горькое, хорошее – дурное, большое – малое» (Метафизика, I, 986а 30–956b 1). Мы видим, что из этих противоположностей Аэтий, кроме ТХСВ, называет только сладкое – горькое, а остальные зашифровывает в выражении «и прочие». «Сохраняет здоровье, – говорит Аэтий, излагая Алкмеона, – равновесие в теле сил (ἰσονομίαν τῶν δυνάμεων) влажного, сухого, холодного, теплого, горького, сладкого и прочих». Знаменитый фрагмент заканчивается такой переформулировкой этого тезиса: «Здоровье же [есть] равномерное смешение [всех] качеств [тела] (σύμμετρον τῶν ποιῶν κρᾶσιν)» (В 4). Эквивалентность этих формулировок несомненна: силы, изономия которых составляет основу здоровья, в конце фрагмента названы качествами (ποιά).

Интересно сопоставить этот фрагмент с текстом аристотелевской «Метафизики» (I, 5, 986а 26–35). У Аристотеля отсутствуют эти выражения («сила» и «качества»), а речь идет только о «противоположностях» (ἐναντιώσεις). Для нас, однако, не это сопоставление имеет значение. Как предположил Гатри, Аристотель, видимо, имел в руках полный текст сочинения Алкмеона «О природе», написанный примерно в 480–440 гг. до н. э. [63, с. 358]. Об этом можно судить уже по тому факту, что Аристотель написал критический разбор учений Алкмеона под названием «Против Алкмеона», который до нас не дошел.

В связи с этим отрывком из Аэтия, являющимся наиболее важным фрагментом из всего, что сохранилось от учений Алкмеона, отметим три существенных для нас момента. Во-первых, прямую связь мышления в противоположностях с концепцией качеств-сил, которую мы впервые с ясностью обнаруживаем именно у Алкмеона. Джонс считает, что «место из Аэтия дает более, чем просто намек на то, что философия противоположностей, смутно намеченная спекуляцией Анаксимандра, имеет свой источник в физиологии или, скорее, в патологии» [80, с. 4]. Колебания Аристотеля относительно того, кому же следует приписать теорию противоположностей – пифагорейцам или Алкмеону, – позволяют выдвинуть такое предположение, разделяемое, впрочем, рядом ученых. Например, автор книги об Алкмеоне, итальянский исследователь Стелла, считает, что Алкмеон впервые ввел в греческую философию понятие противоположностей [128].

Однако, видимо, следует учитывать то обстоятельство, что схема мышления в противоположностях является традиционной и, как мы уже отметили, своими корнями уходит в миф. Мы поэтому считаем, что Алкмеон действительно самостоятельно, независимо от пифагорейцев мог использовать идею представления мира в противоположностях в физиологии и в учении о здоровье в силу ее общераспространенности. Такую точку зрения поддерживает, например, Лонгриг [89, с. 169]. На независимость Алкмеона от пифагорейцев указывает отсутствие в списке противоположностей Алкмеона важнейших пар, характерны именно для пифагорейцев (предел – беспредельное, чет – нечет) [142, с. 345]; Незавершенность его перечня противоположностей скорее всего следует считать проявлением вполне последовательного подхода врача, имеющего дело с разомкнутым многообразием качеств-сил и их влияний на организм. Аристотель говорит, что Алкмеон брал «первые попавшиеся» противоположности. Однако перечень, даваемый Аэтием, указывает на