Как бы то ни было мы не можем не отметить определенного рассогласования учения о качестве в «Категориях», с одной стороны, и учения о качествах и качественном изменении в «Физике» – с другой. Частично оно объясняется, конечно, уже тем, что для мышления Стагирита вообще характерно проблемное исследование. Ведь уже в цитированных текстах мы видим, что Аристотель крайне осторожно и совсем не догматически высказывает свое мнение, оставляя за собой право менять и уточнять его.

Частично же, что еще более важно, эти расхождения объясняются различием самих решаемых Аристотелем задач, различием аспектов анализа проблемы качества. Рассмотрим в связи с этим упомянутое нами исключение свойств редкого, плотного, шероховатого и гладкого из категории качества вообще (Категории, VIII, 10а 19–20). Причину такого исключения составляет то, что эти свойства указывают на «то или иное расположение частей» (τὰ μόρια). Такое истолкование качеств отвечает чисто физическому и даже, как мы могли бы сказать, структурно-механическому подходу, рассогласующемуся с доминирующим в «Категориях» логическим анализом качеств, анализом фиксируемого в языке многообразия высказываний о качествах. Напротив, в физических сочинениях развивается физический подход, хотя, конечно, вместе с категориально-логическим и метафизическим подходами, что и создает определенные апории и расхождения между этими сочинениями.

Наличие структурно-механических представлений в анализе качеств у Аристотеля привело Морроу к приписыванию ему «молекулярной теории качества», причем функцию «молекул» выполняют как раз упомянутые нами μόρια [104, с. 165–166]. Мы не можем присоединиться к точке зрения американского исследователя, считая, что такой вывод является чересчур «сильным», разделяя в этом плане скепсис Зеека и Вердениуса [51а, с. 14–15].

Вернемся к нашему анализу VII книги «Физики». После того как Аристотель показал отличие процессов возникновения от качественного изменения, он переходит к рассмотрению свойств (ἕξεις) тела и души и показывает, что ни сами они не являются качественными изменениями, ни их приобретение или утрата, хотя возникают они «необходимо при условии качественного изменения» (Физика, VII, 3, 246b 14–16). В ходе этого анализа Аристотель развивает интересную аргументацию, позволяющую глубже понять его концепцию качественного изменения. Представив телесные и душевные свойства как достоинства и недостатки, Аристотель подчеркивает, что «достоинство есть известное завершение», и далее он уточняет, что когда предмет достигнет свойственного ему достоинства, тогда он называется совершенным, так как тогда наиболее соответствует своей природе» (там же, 246а 13–14).

Обращаясь к примеру – завершение постройки дома, – он опять отсылает к свидетельству обыденного языка, практикуя который человек не скажет, «что увенчиваемый и покрываемый черепицей дом качественно изменяется, а не заканчивается» (там же, 246а 18). Может показаться, на первый взгляд, что в таком случае приобретение недостатков есть качественное изменение. Но это допущение неверно, так как «недостаток, – говорит Аристотель, – есть уничтожение и отхождение от совершенства» (там же), т. е. он определяется через совершенство, через его прямое отрицание («уничтожение»). Следовательно, качественное изменение представляет собой другую сферу, нейтральную по отношению к процессам совершенствования, включая и негативно определенные по отношению к нему процессы. Этот вывод представляет собой немалый интерес. Действительно, процессы совершенствования – это те процессы, о которых мы сейчас, на современном языке, сказали бы, что это процессы развития или даже «прогрессивного развития». Напротив, качественное изменение есть просто изменение, безразличное и нейтральное по отношению к раскрытию собственной природы вещи, к достижению ею максимального проявления ее сути. У Аристотеля мы находим ряд предпосылок и вспомогательных понятий, позволяющих сформировать, с одной стороны, такое представление о развитии как своего рода телеологическом совершенствовании, а с другой стороны, представление о простом изменении как становлении одной вещи другой, в котором вещь просто становится иной по отношению к себе. Эти последние процессы и представляют собой качественное изменение.

Укажем на некоторые из таких предпосылок. В сочинении «О душе», разбирая понятие ощущения, Аристотель различает два значения понятия страдательного состояния: «Понятие [состояния] страдания не [является чем-либо] простым, но, [во-первых, под ним можно разуметь] уничтожение чем-нибудь противоположным, [во-вторых], скорее сохранение существующего в возможности через существующее в осуществлении и через подобное, это и есть отношения возможности к осуществлению» (О душе, II, 5, 417b 1–5). Уничтожение одного состояния противоположным характеризует качественное изменение, а реализация внутренних возможностей вещи представляет собой процесс развития. Качественного изменения не происходит тогда, когда человек мыслит: «Не хорошо говорить о мыслящем [человеке], что он меняется, когда обдумывает» (там же, 417b 7–8).

Если мышление Аристотель явно исключает из сферы качественного изменения, то с ощущением дело обстоит значительно сложнее. В своем исследовании, посвященном концепции качественного изменения в VII книге «Физики», Вербек, разбирая аристотелевскую аргументацию в пользу тезиса о том, что свойства мыслящей части души так же, как и прочие телесные и душевные свойства, не являются качественными изменениями, замечает, что у Аристотеля «чувственное восприятие не является качественным изменением органа восприятия» [136, с. 556]. Этот вывод он основывает на перенесении характеристик мышления на чувственное восприятие. Действительно, Аристотель сближает мышление и ощущение, но лишь до определенной границы. Вот что он говорит об этом в том же сочинении «О душе»: «Что касается ощущающей способности в ее реализованном состоянии, то ее [нужно] понимать по аналогии с мыслящей способностью. Разница в том, – продолжает Аристотель, – что агенты, [вызывающие] реализацию у ощущающей способности, [воздействуют] извне, – таковы видимое и слышимое, равно и другие ощущаемые предметы. Причина этого, что актуальное чувственное восприятие относится к единичному, наука же есть [знание] общего. А общее некоторым образом находится в самой душе» (О душе, II, 5, 417b 17–23, курсив наш. – В.В.). Значит, аналогия эта имеет свои определенные границы. Если мышление действительно есть в полном смысле слова самодеятельность в стихии всеобщего, то ощущение, питаемое извне, пребывает в единичном и не есть самодеятельность. Но так как совершенствование, развитие, о которых мы говорили, и самодеятельность это в данном аспекте одно и то же, то ясно, что ощущение не признается Аристотелем за такого рода процесс.

Действительно, обратившись снова к разбираемой нами VII книге «Физики», мы видим, что Аристотель прямо указывает как на качественное изменение на процессы возникновения чувства наслаждения и страдания или скорби: «Наслаждения и скорби, – говорит он, – представляют собой качественные изменения воспринимающего» (Физика, VII, 3, 247а 15–16). «Воспринимающий» – это ощущающая часть души (τοῦ αἰσϑητικοῦ), орган чувственного восприятия прежде всего. В другом месте Аристотель утверждает ту же мысль о качественном изменении органа восприятия: «А возникать им, – говорит Аристотель о свойствах души, – необходимо, когда изменяется (качественно изменяется: ἀλλοιουμένον. – В.В.) чувственно принимающая часть тела; изменяется же она от воздействия чувственных вещей» (там же, 247а 6–7). Более того, разбирая аристотелевские рассуждения (VII, 3, 247а 5–19)