Я подождала ещё немного и, понадеявшись, что котёнок ушёл, решила возвращаться вниз, пока Артём не потерял меня.

Однако, к моему удивлению, ручки на двери не оказалось. Я толкнула её один раз, другой, но ухватиться было не за что.

Не знаю, как долго мне пришлось стучать и звать, пока Артём наконец не нашёл меня.

Распахнул дверь и застыл передо мной, слепя большим ручным фонариком.

В другой руке у него были сапоги, подмышкой — сухой плед.

— Ну ты даешь, — усмехнулся он. — И как у тебя это получается?

— На меня коты набросились, — пожаловалась я.

— Ни одного не видел, — он протянул мне сапоги. — Надень. Это Максовы.

Я села на нижнюю полку, скинула босоножки и сунула голые ноги в холодные резиновые сапоги. Всё это время Артём поджидал меня, придерживая дверь, чтобы не захлопнулась.

Но, когда я уже переобулась и начала вставать, оказалось, что красная нитка на запястье за что-то зацепилась.

— Идём уже, — нетерпеливо поёжился Артём. — Тут такой ветрина.

— Сейчас. Нитка зацепилась.

Полка была деревянной и с её обратной стороны торчал то ли маленький гвоздик, то ли щепка. Я попробовала посветить телефоном, но, удерживая в таком положении руку, заглянуть вниз не получалось.

— Слушай, оборви уже и пошли, — сказал он.

— Точно? — я замешкалась. — Ты уверен?

— Нет. Стой. Это та нитка? Не трогай.

Он скинул плед на полку, достал валявшийся в коридоре стул и припер им дверь.

Подошёл, отдал мне фонарь, а сам сел на корточки и стал распутывать нитку, но только закончил и удовлетворенно выпрямился, как на резком порыве ветра дверь покачнулась и, с силой ударив по стулу, зашвырнула его в комнату, а затем захлопнулась.

Артём бросился к двери, толкнул её, пнул несколько раз, после чего принялся ругать всех подряд: сторожа, меня, кошек, своих друзей из-за которых он сюда поехал, красную нитку, стул, сам лагерь и погоду, потом немного успокоившись, выглянул в окно.

— Если бы не дождь, вылезти, как нечего делать.

— Давай обождем, — сказала я. — Здесь почти сухо.

— Других вариантов нет, — он снял мокрую насквозь майку, закутался пледом и пристроился рядом со мной. Но сидеть скрючившись было очень неудобно, поэтому Артём пробрался вглубь полки и улёгся там вытянувшись в полный рост, после чего втащил к себе и меня. Сапоги зацепились за полку и с грохотом свалились на пол.

— Прости что не отвечал тебе, — сказал он. — Хотел, чтобы ты впредь не слушала больше никого.

Лежать на полке, прижавшись друг к другу, было уютно и всё, что со мной произошло за эти недели вдруг показалось далеким и незначительным.

— Нельзя наказывать, не объяснив причину.

— Обычно я никому ничего не объясняю. Если человек выполняет мои правила — он со мной, если нет — катится к чёрту.

— Помнишь, ты рассказывал, что когда был маленький, родители запирали тебя на несколько дней в комнате, чтобы ты раскаивался? Помнишь, как ты говорил, что это было ужасно? И называл садизмом? Так вот сейчас ты поступил также.

С оглушительным треском гром шарахнул прямо над нами.

— Короче, не смей никуда уезжать. Поняла?

— Я уже думала об этом, но никак не получается. Из всех возможных вариантов, кроме конца света ничего не работает.

— Каких ещё вариантов?

Я стала перечислять ему всё, что тогда записала в тетрадке. Артём слушал внимательно, с интересом, ни разу не перебив. Молнии белыми бликами вспыхивали в его глазах.

После того, как я закончила, мы немного помолчали, думая над всем этим, а потом он тихо сказал:

— Ну почему, есть ещё один вариант. Вообще гарантировано надёжный.

— Какой?

— Мы можем пожениться.

От удивления я чуть с полки не свалилась.

— С ума сошел? Тебе — двадцать, мне — семнадцать, так делают только дети из неблагополучных семей, у которых никаких жизненных планов и перспектив.

— Да чего ты так переполошилась? Мы же несерьёзно поженимся, — он рассмеялся, и моя голова запрыгала у него на плече. — Фиктивно. Это элементарно делается. У меня полно знакомых… Потом спокойно разведемся.

— Когда потом?

— Ну, потом. Решим. Это, кстати, офигеть какая клёвая идея. Костровы на раз от меня отстанут. Я всё готов за отдать за то, чтобы увидеть их лица, когда они об этом услышат.

— Нет, Артём, это не шутки. Мне не хочется в такое играть.

— Ну, а чего ты теряешь? В итоге — остаешься в Москве и живешь как хочешь, сама по себе. Не переедет же твоя мама ко мне жить. Так что они отчалят. И ты будешь делать, что захочешь. А я умою Костровых и получу полностью все отцовские деньги.

— Делать, что захочу? Ты меня сегодня собирался убить за три дня на теплоходе.

— Да не бери в голову. Нет. Стоп. Бери. Никаких теплоходов. Ясно? В общем, я тебе потом подробнее всё объясню. Вот шухер-то начнется.

Он целиком загорелся этой новой идеей.

— А потом я куплю большой белый дом и к нам вообще никто не докопается. Ни Полина, ни мама твоя. Ну, чего приуныла? Давай, скажи что-нибудь, — поднял голову и заглянул в глаза. — Всё это туфта, да? Про то, что ехать не хочешь?

Он снова лёг.

— Я так и понял. Можешь не отвечать. Я пошутил. А ты поверила, да? Серьёзно? Да ты, Витя, известная лохушка. Тебе лапши на уши навешаешь, а ты уже ведешься.

— Нет, — я развернулась к нему. — У меня просто не получится фиктивно. Я же тебя по-настоящему люблю, значит и буду думать, что всё по-настоящему.

Он тоже повернулся ко мне и долго-долго смотрел в глаза. В тот момент наше дыхание совершенно точно стало синхронным.

— Ты зачем сапоги сняла?

— Они сами свалились.

— Забери у меня плед.

— Не нужно. От тебя так тепло, что кажется я сейчас опять засну.

— Ну и спи, а когда кончится дождь, или хотя бы рассветет немного, я вылезу из окна и открою дверь.

Я прижалась к нему ещё теснее и, закрыв глаза, провалилась в долгий, счастливый, бесконечный сон, в котором за каждой дверью нас ждало самое прекрасное и удивительное будущее.

Тоня

— Всё, подъем! — Лёха безжалостно распихал меня. — Cобирайся. Я поем, к Алёне попрощаться зайду, а потом сразу едем. Мне сегодня ещё в другое место нужно успеть. Хочешь узнать, что за сюрприз?

Окно снова было распахнуто. На спинке кровати сохла намокшая под дождем одежда. Кожаный бандаж на полу напомнил о ночном разговоре.