— Тум, ти, т-т-тум, — мурлыкал тихонько Комфри; он сновал туда-сюда по своей норе, вырытой недалеко от Камня, морщил рыльце, оглядывался по сторонам и с удовольствием занимался любимым делом: разбрасывал кучки сухих трав и зерен и сгребал их по-новому, в еще более аппетитно пахнущие сочетания.

Вдруг наверху затопал какой-то крот и, спускаясь по одному из ходов, ведущих в нору, позвал:

— Комфри, ты здесь?

Конечно же, он был здесь; он всегда оказывался на месте, когда в нем нуждались: ведь главное в искусстве целителя, которому его обучили Роза, а потом и Ребекка, — быть там, где в тебе нуждаются. Иногда кроты приходили к Комфри просто так, потому что им нравились его удобные ходы и царившая в его норе атмосфера милого беспорядка.

— С-с-спускайся! — откликнулся Комфри, продолжая свои занятия и бормоча про себя: — Ну, где... К-к-куда, эти бедняжки... нет, не сюда. Туда, угу. Ох нет, не туда. Знаю или думаю, что знаю...

Как охотно смеялись кроты Данктона над рассеянностью Комфри, не понимая, что это был его способ заставить их почувствовать себя непринужденно, сделать так, чтобы они нашли утешение в самом факте своего существования. Потому что Комфри твердо знал: врачуют не травы, а то, как протягивается лапа, держащая их, и как откликается сердце, которое их получает.

— Холодный ветер, Комфри, — проговорила посетительница.

— Правда х-х-холодный, Монди? — Он был рад ее приходу, потому что любил ее больше всех кротов Данктона и понимал, что ей не нужны ни совет, ни лекарство, вообще ничего.

— По-моему, холодный, — повторила Монди.

— О! — произнес Комфри, сильно удивившись. Он не ощутил холода, когда совсем недавно поднимался на поверхность. Почувствовал только, что ветер ерошил его потертый мех, гнул дерет и тряс сучьями над его, Комфри, головой.

— Эти осенние юнцы кроты трудятся хорошо,— сказала Монди.

Нора ее находилась в Истсайде, и она часто приходила поболтать с Комфри и сообщить ему новости, Ни у Комфри, ни у Монди не было пары, и, похоже, теперь уже не появлялось желания заводить таковую, хотя когда-то у Монди были и муж, и дети; сейчас обоим было достаточно того, что они друзья, которые помнят старые времена и радуются возможности поболтать. Мех у них потускнел, рыльца покрылись морщинами, и они смеялись над воспоминаниями, о которых другие либо забыли, либо были еще слишком молоды, чтобы разделить их,

— М-м-молодцы, говоришь? Я очень рад, правда, Системе нужна молодежь,

— Не только молодежь, Комфри,— ей нужна жизнь, — задумчиво проговорила Монди,

— Т-т-требуется время, чтобы прийти в себя после чумы. Поколение или д-д-два, К тому же Древняя Система не так богата червями, как нижние склоны холма,

— Выть может, когда-нибудь... — начала Монди и высказала мнение, которое часто высказывала: что было бы неплохо, если бы кто-нибудь отправился вниз и об-следовал нижние склоны.

— К-к-камень скажет нам. Не торопись.

Кротиха пожала плечами.

— Тебе лучше знать, Комфри, Все кроты понимают это.

— Лучше всех знает К-камень, не я, — мягко возразил Комфри, повторив то, что часто говорил прежде, — Я только прислушиваюсь к его Безмолвию и говорю то, что из него вытекает. Любой крот может это делать.

— Но не так хорошо, как ты! — заявила Монди, — Тебя учили Брекен и Ребекка!

— Да, — согласился Комфри, — Верно.

Монди заметила, как в глазах его мелькнула тоска и пробежало облачко легкой грусти, Кротиха знала, что она одна из немногих в Данктоне, кому разрешалось видеть такое.

— Ты скучаешь по ним? — спросила она, подходя ближе, чтобы Комфри мог ощутить нежность, которую она испытывала к нему. Вожак и целитель часто одинок и нуждается в любви так же, как любой другой крот.

— В-в-временами, — ответил Комфри. — По Ребекке я скучаю весной, когда распускаются анемоны. Она так любила их и танцевала среди них, даже когда стала старой. А по Брекену я скучаю в минуты, когда должен проявить сильную волю, потому что у него была сильная воля. Н-н-но...

— Что, Комфри? — В голосе Монди было столько любви, что он прозвучал почти как голос Ребекки.

— Ну, я скучаю... я скучаю по Т-т-триффану. Он мой сводный брат, я любил его. Он был сильнее меня. Ты помнишь его?

— Мы все, кто жил в те времена, когда он и Босвелл ушли в Аффингтон, помним его. Никогда не видела крота красивее.

— Т-ты правда так считаешь? — спросил Комфри.

— Конечно! И он любил тебя так же, как любил Брекена.

— Откуда ты знаешь?

— Я же видела.

— О? — произнес Комфри. — Я очень скучаю по нему осенью, потому что он ушел именно осенью. И я иду наверх к Камню и молюсь за него. Сказать по правде, я и сегодня там был.

— И что Камень сказал тебе?

Комфри долго молчал, опустив рыльце, теребя когтями стебли сухого чабреца, лежавшие у стенки норы. Монди смотрела на него очень озабоченно, потому что, хоть ей и доводилось видеть Комфри в подобные минуты, редко он выглядел таким печальным. И она не очень этому удивилась: ведь что-то потянуло ее к его норе, что-то сказало ей, что она нужна здесь.

— Он сказал тебе что-нибудь? — настойчиво повторила свой вопрос Монди.

— Да, с-с-сказал, — проговорил наконец Комфри, — и не в первый раз! В Ночь Середины Лета я поднялся к Камню после того, как все кроты разошлись по норам. Триффану нужна была моя помощь, и я помог ему.

Комфри произнес это так, будто это было самым естественным делом, и Монди ничуть не усомнилась, что все — правда. Она верила в силу Камня и очень хорошо понимала, как скучает Комфри по своему брату и как часто думает о нем.

— А что произошло сегодня? — спросила кротиха.

— Когда я молился за Триффана, я словно бы воочию увидел брошенные ходы, и это были ходы Данктона. И я увидел кровь. Увидел несчастье. Безмолвие Камня нарушилось, кругом были шум и боль. Что-то произойдет здесь. Я н-н-не знаю что.

— Ты узнал что-нибудь о Триффане?

— Н-н-неопределенно. Неясно. — Комфри опять замолчал.

— Может, мне помолиться Камню за тебя? — спросила Монди, потому что иногда она и раньше так делала и знала, что Комфри радовался этому.

— Знаешь, сегодня я убежал, потому что мне