Все это было верно. Многие проделали путь к шоссе ревущих сов и тщетно ждали там на холоде возвращения Триффана. Конечно, это очень почетно — оказаться тем самым кротом, который... но у кротов было много более интересных дел в преддверии Самой Долгой Ночи: нужно было многое приготовить и научить молодежь песням и обрядам.

И Самая Долгая Ночь наступила, а с ней и всеобщее ликование. Обряды начались вскоре после полудня, когда свет стал меркнуть, а кроты поодиночке или парами, а иногда и по трое, пробираться ходами или по поверхности к Камню. Одни шептали молитвы, которые сами сочинили, другие просто смотрели на Камень, который с наступлением темноты стал казаться еще больше, чем был на самом деле.

Многие пришли, чтобы встретиться со старыми друзьями, с которыми не виделись, быть может, больше кротовьего года — потому что кроты любят мир и покой, и никто не станет нарушать уединение другого.

И вот, вокруг болтали, звенел тихий смех, празднующие приходили и уходили, и никто не забывал прошептать имя Линден — имя первой Белой Кротихи. Ее историю всегда вспоминали и повторяли в Самую Долгую Ночь.

Облака на небе разошлись, и показалась луна — слегка в тумане, но ее было прекрасно видно, — хороший знак для будущего цикла времен года! Кроты любят, когда в Самую Долгую Ночь показывается луна.

Комфри в одиночестве подошел к Камню. Сначала его просто не заметили, а когда заметили, не стали окликать, потому что знали, он не любит, чтобы его беспокоили, когда он молится. Когда Комфри закончил молитвы, Монди пожелала ему счастливой Самой Долгой Ночи, быть может, несколько робко, и они очень мило потолкали друг дружку; остальным очень нравилось наблюдать это, так как если существовали два крота, которым следовало бы создать пару, то это были Монди и Комфри.

— Так что, придет Триффан сегодня ночью? — раздался в темноте чей-то голос, осмелившийся задать вопрос, ответ на который жаждали услышать все. Все надеялись, что Триффан придет, но лишь немногие действительно допускали такую возможность, так как в эту Самую Долгую Ночь в воздухе витал дух какой-то незавершенности и ожидания,

— Он совеем близко,— проговорил Комфри, — Я д-думаю, он придет.

— Он очень свирепый? — спросил один из юнцов, Триффан был весьма популярен среди молодежи, о нем рассказывали много легенд.

— Он сильный, — ответил Комфри.

— И свирепый?

— Н-нет, — сказал Комфри, улыбаясь, — Только по отношению к врагам,

— Он умный, ведь правда?

— Да, — ответил Комфри.

— И, уж конечно, красивый? — хихикнула молодая самочка, родившаяся прошлой весной, у которой еще не было пары.,

На это Комфри не отреагировал.

— Мы будем ждать его? — спросил еще кто-то.

— Н-н-нет, Когда ждешь, события очень затягиваются, — объяснил Комфри, — Будем есть вкусную пищу внизу, в общем зале, и рассказывать разные истории, И, может быть, один или двое останутся на поверхности, чтобы встретить Триффана,

Но никто из кротов не захотел в такую ночь остаться, а сам Комфри не мог, потому что ому надо было руководить празднеством,

— Ладно,— сказал он, неохотно позволяя увести себя вниз, — л-л-лучше бы...

Но одна кротиха тихонько отошла от всех и выбралась на поверхность, Она понимала, как Комфри огорчен, что никто не встретит Триффана, если тот придет.

— А где М-м-монди? — позже поинтересовался Комфри, заметив ее отсутствие и опечалившись; в такую ночь, как эта, ему хотелось, чтобы его старая подруга была рядом. Но никто не знал, где Монди.

А на поверхности, у Камня, Монди смотрела, как сгущается темнота, и какое-то время прислушивалась к доносившейся снизу болтовне и смеху пирующих кротов.

Она вздохнула, произнесла одну-две молитвы и подумала, что для Комфри, который так много и самоотверженно отдал Данктонскому Лесу, лучшего подарка, чем прибытие Триффана, быть не может. И все же... Тьма сгущалась, шум пира стихал, кое-кто, особенно юнцы, начал уставать и подумывать о том, что не худо бы вздремнуть, прежде чем пускаться в обратный путь из общего зала в собственную нору — на восток, на запад или на север.

Старая Монди вздохнула, еще раз произнесла про себя молитву и, подумав, что ночь так хороша, как только можно пожелать для Самой Долгой Ночи, двинулась в путь; выйдя из леса, она направилась в сторону Лугов, а потом прямо к шоссе, словно этим она могла ускорить приближение Триффана, если он вообще придет.

Монди добралась до выхода из коровьего тоннеля, откуда, как она рассчитывала, должны были появиться гости (насыпь возвышалась где-то очень высоко), и устроилась ждать, глядя на шоссе, по которому с ревом неслись хищные совы. И сверкающие глаза неслись прямо по краям высоко поднятой над землей дороги, но дым, который они испускали, почти не доходил до живущих под землей кротов. Совы неслись в обоих направлениях, поодиночке, парами устремляясь на юг, куда вела дорога. «Странное занятие,— подумала Монди,— реветь, трястись и заглядывать так далеко».

«Если ты в пути, Триффан из Данктона, пожалуйста, поторопись!» — проговорила она про себя, всматриваясь в тоннель под шоссе, который никак не могли миновать кроты, идущие с запада. Потом Монди улыбнулась, потому что это была прекрасная ночь и самое лучшее время для того, чтобы побыть немного в одиночестве, подумать о прошлом и будущем, которое вот-вот наступит.

— Крот! Это крот! Крот!

Бедняжка Монди задремала и теперь проснулась в испуге, потому что над ней склонился огромный крот-самец и навис очень-очень близко.

За ним виднелись уходящие в высоту ужасающие массы бетона — колонны, подпиравшие место, где носились ревущие совы. Перед Монди была страшная стена, соединявшая колонны, а под ней (так говорили) — тоннель, который вел под шоссе. Монди никогда там не бывала, она никогда не заходила дальше того места, где была сейчас, да ей и не хотелось.

Голос крота-чужака раздался совсем близко, но Монди почти не могла разглядеть того, кому он принадлежал. Звучал голос очень свирепо:

— Крот!

— Привет! — сказала Монди в темноту со всем радушием, на какое была способна.

— И правда крот, — произнес другой голос. — Берегись!

Монди и охнуть не успела, как почувствовала коготь у себя на правом боку и другой на левом и увидела перед собой третьего крота, а еще два появились из выхода тоннеля.

— Что за крот? Слова? Камня? Бродяга? Больной?

Они переговаривались низкими