Сам Суслов никогда не опаздывал. С дачи до Старой площади доезжал за двадцать минут.

Его зять вспоминал:

«Суслов носил часы на тоненьком кожаном ремешке и никогда их не менял. Как-то открыл мне секрет: привык к ним и ставил на десять минут вперед, чтобы не опаздывать и иметь резерв времени.

В доме существовал жесткий распорядок, введенный раз и навсегда и неукоснительно соблюдаемый главой семьи. Например, в субботу и воскресенье ровно в 8 часов – завтрак (здесь все собирались вместе), прогулка, чтение. В 11 (сюда можно было не являться) – он выпивал стакан чая с лимоном. В 13 (все вместе) – обед. Вечером в 20 часов (опять все вместе) – ужин. В перерывах – прогулки и работа. Повторяю, очень любил, чтобы и все другие следовали этому распорядку и собирались за столом вместе.

В обычные дни завтракал на полчаса раньше, успевая пообщаться с внуками, идущими в школу. После короткой прогулки выезжал на работу (часто подвозил меня до метро). Ровно в 8.30 появлялся в здании ЦК на Старой площади, где его уже ожидали у открытого лифта».

В хорошую погоду Суслов просил водителя остановить машину возле Красной площади и по улице Куйбышева (Ильинке) шел до здания ЦК пешком. За ним следовали телохранители.

Из второго подъезда основного здания ЦК на Старой площади секретари ЦК, спустившись на специальном лифте, могли выйти через специальный подъезд, сесть в «зил» и уехать незаметно для публики. Михаил Андреевич Суслов – единственный из секретарей ЦК, кто отказывался въезжать во внутренний дворик. Его «зил» останавливался у тротуара, он вылезал из машины и входил в первый подъезд, которым пользовались только руководители партии. Переодетые в штатское сотрудники 9-го управления КГБ (охрана), предупрежденные заранее, останавливали пешеходов, чтобы никто не приблизился к человеку номер два в партийном аппарате.

Виталий Никитич Игнатенко, который сейчас руководит Общественным телевидением России, рассказал мне забавную историю из своей жизни. Он после факультета журналистики МГУ пришел в «Комсомольскую правду», где вырос до первого заместителя главного редактора и очень молодым оказался на высокой должности в ЦК партии. Аппаратчики с удивлением смотрели на него: подтянутый, спортивный, он каждое утро начинал с тенниса, потом приезжал на службу, переодевался и приступал к работе.

Виталий Игнатенко:

– Буквально через неделю, как меня взяли в ЦК, я приехал на работу в джинсах. А кабинет у меня на третьем этаже в первом подъезде. Вбежал, показал удостоверение – и к лифту. А дверцы закрываются. Выставил ногу в джинсах чтобы двери открылись, и вошел. А там изумленный Суслов и его прикрепленный, сотрудник охраны. Я же не знал, что этим лифтом только Суслов и пользуется.

Я поздоровался и нажал кнопку. Они смотрят на меня. На третьем этаже я попрощался и вышел. Они дальше поехали.

Только пришел к себе, вызывает Боголюбов, первый заместитель заведующего общим отделом. Пришел к нему.

У него лицо – словно у человека огромное личное горе:

– Ты сейчас ехал в лифте с Михаилом Андреевичем? Вот в этих штанах? Что теперь делать? Как ты мог!

Только вернулся к себе – вызывают к Черненко. Он сидит, как всегда, за абсолютно чистым столом. Ни одной бумаги, только газета. Подошел поближе – это «Советский спорт».

И у него тоже горе на лице:

– Ты в этих штанах ехал с Михаилом Андреевичем?

Черненко в полной тоске:

– Взяли мы тебя только неделю назад. Увольнять нельзя…

Вернулся к себе – на кабинете нет таблички. Оказывается перевели меня в восьмой подъезд.

Виталий Никитич Игнатенко – очень одаренный человек, так что вздорность чиновников его карьере не помешала. Он стал помощником президента страны, заместителем председателя Совета министров России, главой крупнейшего информационного агентства – ТАСС, сенатором…

На Старой площади все знали: в девять Михаил Андреевич Суслов уже за письменным столом. Ровно в час дня он шел обедать, немного отдыхал, а в два часа приступал к работе.

Алексей Аджубей:

«Неброскость» поведения, замкнутость, нелюбовь бывать на людях, в общественных местах, например в театрах, на выставках, расценивалась как сверхзанятость, суровость и т. д.

На всех заседаниях, где мне приходилось видеть Суслова, он всегда что-то писал, практически не обращая внимания на ораторов. По ходу заседания к нему непрерывно подходили помощники, склоняли головы, вручали папки с бумагами, забирали те, что просмотрены. Из месяца в месяц, из года в год создавался образ великого труженика.

Неверным было бы утверждать, что это надуманная мизансцена. Суслов, бесспорно, верил в надобность того, что выходило из-под его пера, как верят в это графоманы. Все это смешивалось с личным желанием рисоваться в общественном мнении, в том числе и среди своих коллег, человеком единой страсти – служения идеалам коммунизма».

В шесть вечера Суслов вставал из-за стола, на котором к этому времени не оставалось ни одной непросмотренной бумаги, и уезжал на дачу.

Леонид Сумароков:

«Вечером в 20 часов, если не задерживались на работе, опять собирались все вместе за столом. После этого – прогулка, свободное время, когда можно было пошутить, обменяться мнениями по текущим (но никогда не связанным с работой) вопросам.

В семье никогда не говорил о том, что обсуждалось у него на работе. Это было очень жесткое и никогда не нарушавшееся правило. Все к этому давно привыкли, воспринимали, как само собой разумеющееся, и вопросов на эту тему не задавали.

В 9 вечера, часто тоже все вместе, включая внуков, смотрели программу “Время”; затем он что-то читал или слушал, при этом в последнее время ему часто помогала дочь».

У Суслова не было любимчиков, друзей, привязанностей. Лицо почти всегда оставалось каменным. Симпатий и антипатий он не проявлял. Очень заботился о своем престиже и о репутации бескорыстного партийца.

Демонстрировал неприятие семейственности. На заседании секретариата ЦК заместителем министра иностранных дел утверждали Виктора Федоровича Стукалина, бывшего секретаря московского горкома комсомола.

Услышав знакомую фамилию, Суслов нашел глазами председателя Госкомиздата Бориса Ивановича Стукалина и строго спросил:

– Это ваш родственник?

Оказалось, что Стукалины всего лишь однофамильцы. Были бы родственниками, Суслов мог и не утвердить назначение.

Один отставной генерал написал в ЦК, что Суслов получает огромные гонорары за книги и статьи, а это не к лицу члену Политбюро. Михаил Андреевич невероятно расстроился, поскольку неукоснительно соблюдал этику номенклатурных отношений и твердо знал, что можно делать, а чего нельзя. Членам Политбюро положено было перечислять гонорары или в управление делами ЦК, или в Фонд мира.

Суслов вызвал первого заместителя заведующего отделом пропаганды ЦК Яковлева и показал ему генеральское письмо. Александр Николаевич рассказывал мне, что никогда не видел Михаила Андреевича таким растерянным. Более того, он стал оправдываться:

– Да я никогда не взял ни одной