копейки! Я могу список дать, куда я отправляю гонорары. У помощников все документы хранятся. Я вас прошу, пригласите этого генерала, объясните ему, что я этого не делал. Вы побеседуйте с ним, только поаккуратнее. Его ни в чем не обвиняйте, просто объясните.

Яковлев пригласил генерала. Тот пришел на Старую площадь весь трясущийся, испугался, что посмел задеть такого человека. Яковлев ему все объяснил.

Тот сам не рад был:

– Да я сгоряча! Мне кто-то сказал, вот я и написал. Вы извините.

Александр Николаевич позвонил Суслову доложить, что поручение выполнил.

Суслов попросил:

– Нет-нет, заходите.

Выслушав Яковлева, Михаил Андреевич расслабился и даже расцвел:

– Вы ему сказали, что к нему претензий нет?

– Да, да, конечно, я его успокоил. Даже привет от вас передал.

– Правильно! – Суслов был доволен.

На Старой площади рассказывали: родственники пишут Суслову в Москву письма, просят помочь с жильем, с работой, а из ЦК на казенном бланке приходит ответ: просим не отвлекать Михаила Андреевича от важных государственных дел.

Самое печальное в этих историях: после стольких десятилетий Советской власти, которую олицетворял Суслов, у людей все еще нет нормального жилья, они теснятся в коммуналках, а то и в бараках, в подвалах…

13 ноября 1963 года первый секретарь Московского горкома Николай Егорычев говорил на заседании секретариата МГК:

– Обеспечение жильем остается самым острым вопросом в Москве. Остро нуждаются в жилье свыше полутора миллиона человек. Полмиллиона человек имеют менее трех квадратных метров на человека. Сто тысяч человек живут в глубоких подвалах, 870 тысяч – в ветхих домах.

Разумеется, семья Михаила Андреевича трудностей не испытывала.

Юрий Дмитриевич Липинский, помощник первого секретаря московского горкома, рассказывал, как ему позвонил начальник управления по распределению жилой площади:

– Юра, было поручение Промыслова (председателя исполкома Моссовета – Л. М.), что такому-то (называет фамилию) дать квартиру в Москве. Мы подготовили ордер на двухкомнатную квартиру.

– Мне фамилия ничего не говорит. Кому я должен это сообщить?

– Он говорит, что Суслову.

Липинский по аппарату правительственной связи набрал номер секретариата Суслова. Михаил Андреевич, видимо, только что с кем-то говорил, и секретарь не успел переключить его телефон на приемную. Он сам взял трубку.

Липинский поздоровался, извинился и объяснил, что звонит секретарю.

– А по какому вопросу? – поинтересовался Суслов. – Это меня касается?

– Да. Вы просили помочь насчет квартиры. Мне сейчас звонили из Моссовета – ордер на двухкомнатную квартиру такому-то готов, и он может его получить. Я хотел, чтобы ваш секретарь сообщил этому товарищу.

Суслов недовольно:

– А что, у Московского Совета трехкомнатной квартиры для моего родственника нет?

Липинский удивился:

– Мне сказали, что он так просил.

Суслов повесил трубку.

Озадаченный Липинский пошел к Егорычеву:

– Что же делать? Я же не могу достать из кармана трехкомнатную квартиру.

Николай Григорьевич посоветовал:

– Позвони Промыслову, расскажи ситуацию. Пускай у него голова болит.

Не проявил первый секретарь горкома должного почтения к Михаилу Андреевичу, не занялся сам наиважнейшим вопросом… В ту пору в Москве говорили: Егорычев скоро станет секретарем ЦК и членом Политбюро. Но Николай Григорьевич недолго проработал на высоком посту.

Валентин Михайлович Фалин рассказал любопытную историю. Он руководил группой советников при министре иностранных дел. Сообщил Андрею Андреевичу Громыко, что в Алжире идет беспрерывная борьба за власть, но наш посол Пегов с трудом поспевает за поворотами событий и допускает серьезные ошибки.

Громыко недовольно буркнул:

– Больше эту тему не поднимайте.

На следующий день в министерство поступили еще более тревожные сведения – посол оказался в оппозиции к новому руководству Алжира. Фалин доложил об опасности осложнений в советско-алжирских отношениях.

Выслушав его, министр снял очки:

– Вам что, устного указания мало? Пегова не трогать. Странный вы человек…

Кто такой Пегов?

Николая Михайловича Пегова в 1950 году Сталин поставил во главе важнейшего отдела партийных, профсоюзных и комсомольских кадров. Иначе говоря, Пегов стал главным партийным кадровиком. На ХIХ съезде партии Пегов стал секретарем ЦК по кадрам и кандидатом в члены Президиума ЦК, но лишился высоких должностей после смерти вождя. В 1956 году его отправили послом в Иран, а в 1964-м перевели в Алжир.

Но требующие немедленной реакции телеграммы продолжали приходить из Алжира. Фалин положил очередную шифровку на стол министру.

Громыко прочитал и сказал:

– Я посоветуюсь с членами Политбюро.

Через несколько часов было принято решение назначить Пегова послом в Индию. Причем ему предписывалось немедленно сдать дела и вылетать в Москву.

И вот что выяснилось: Пегов – свояк Суслова. В 1973 году Громыко пришлось взять его заместителем, а когда Суслов стал вторым человеком в партии, то вернул родственника на партийную работу. В октябре 1975 года Пегов стал заведовать отделом по работе с загранкадрами и выездам за границу. Одобрение отдела требовалось любому дипломату, которого Громыко отправлял на работу в посольства и консульства.

Леонид Сумароков рассказывал о Суслове:

«Подарков обычно не принимал, а если вдруг без его ведома, например, во время визитов в страну гостей из-за рубежа, домой от их имени привозили какие-то подарки, скажем, коробки с винами, они подолгу так и стояли не разобранными где-то в районе кухни, и никто не знал, что с ними делать. Вологодское руководство прислало как-то коробку знаменитого вологодского масла, не помню, уж сколько его там было. Узнал. Потребовал вернуть. Но коробку обслуживающий персонал уже открыл, возвращать не удобно. Тогда распорядился, чтобы в обком отправили деньги. Сердился. Сказал: купить хотят! А к нам в ЦК письма идут, что хорошие сорта масла исчезли из продажи, вот они сюда и шлют, будто все в порядке. Спросишь с них потом!»

Подарков опытный партийный работник Суслов не брал, потому что понимал: это опасно. Возьмешь какую-то мелочь, и пойдут разговоры, всё преувеличат, потом проблем не оберешься.

Многие чиновники использовали высокое положение для устройства личных дел. Сотрудники ЦК с легкостью защищали диссертации и зарабатывали неплохие деньги, публикуя статьи и книги, сочиняя сценарии и внутренние рецензии, нанимаясь консультантами фильмов, художественных и документальных. Отказа они не знали, напротив, издатели и редакторы зазывали работников ЦК, их имена в списке авторов служили своего рода охранной грамотой.

Четырнадцать лет первым заместителем заведующего общим отделом ЦК был Клавдий Боголюбов, еще три года он руководил отделом. Занимающий эту должность обладал большим влиянием в партаппарате. Клавдий Михайлович выдавил из своего поста максимум – вплоть до Государственной премии и «Золотой Звезды» Героя Социалистического Труда.

«Боголюбов у нас защищал докторскую диссертацию, – вспоминал Всеволод Михайлович Иванов, который в те годы работал в Академии общественных наук при ЦК КПСС. – Я влез в эту диссертацию и ахнул: он ухитрился к своей кандидатской диссертации прилепить небольшую брошюру и представил это как докторскую. Но как можно кандидатскую диссертацию, написанную до ХХ съезда, всунуть в докторскую,