отдела пропаганды ЦК. – Он страдал от прогрессирующего склероза сосудов, поэтому у него было какое-то перемежающееся состояние. Один день он был способен слушать, что мы ему писали, и даже косвенно участвовать в обсуждении, а на другой – отключался. Он ориентировался на мнение Суслова и спрашивал: а что по этому поводу думает Михаил Андреевич?

Брежнев был за Сусловым как за каменной стеной и говорил в своем кругу:

– Если мне приходится уезжать, я чувствую себя спокойно, когда в Москве Михаил Адреевич.

Андрей Александров-Агентов:

«Михаил Андреевич Суслов был рядом с Брежневым все годы пребывания Леонида Ильича у власти как его надежная опора в вопросах идеологии и взаимоотношений с зарубежными компартиями. В такой опоре Брежнев всегда испытывал нужду, а Суслов посвятил этим проблемам большую часть своей активной жизни. Суждениям Суслова в этих областях Брежнев доверял, можно сказать, безоговорочно. Помимо всего прочего, он уважал Суслова и как ветерана партии, вступившего в ее ряды еще при жизни Ленина.

Как-то Леонид Ильич сказал мне: “Если Миша прочитал текст и нашел, что все в порядке, то я абсолютно спокоен”. Словом, надежный советчик-консультант. Вопрос только, в каком направлении шли его советы».

А вот Александр Евгеньевич Бовин, который был консультантом в отделе ЦК по соцстранам, писал:

«К Суслову Брежнев относился с иронией, усмешкой. Как бонвиван к кабинетному сухарю… Думаю, что Суслов побаивался Брежнева. Никогда, как иногда пишут, Суслов не играл роль “серого кардинала”. Он был главным по “чистоте”, и только тут его голос имел решающее значение».

Думаю, что Александр Евгеньевич недооценивал влияние Суслова. В какой-то момент самого Бовина, который нравился Брежневу, хотели сделать главным редактором «Известий». Но Суслов воспротивился:

– Это же не партийный человек!

В конце 1975 года Брежнев был занят подготовкой очередного, ХХV партийного съезда (он соберется в феврале следующего года).

«Он обсуждал с нами, не стоит ли поручить Суслову открыть съезд, – вспоминал Анатолий Черняев. – Он, Брежнев, сам очень бы хотел это сделать – ведь Генеральный секретарь.

– Но тогда придется в течение получаса произносить приветствия иностранным гостям, называть труднопроизносимые фамилии. И – устанешь еще до начала доклада.

Брежнев очень тревожился по поводу того, что болезнь челюсти не позволит ему внятно говорить несколько часов подряд. Он действительно утомляется после двадцати пяти – тридцати минут говорения, и начинается косноязычие».

Николай Владимирович Шишлин, руководитель группы консультантов отдела соцстран ЦК, предложил: пусть Леонид Ильич войдет в зал один, откроет съезд, проведет выборы президиума и даст слово Суслову для перечисления братских партий.

Этот вариант Брежневу понравился:

– Так-то лучше.

Михаил Андреевич ради Брежнева улаживал любые проблемы. 13 декабря 1977 года открылся Пленум ЦК КПСС, а Брежнева нет. Все удивлены.

Суслов как ни в чем ни бывало объявил:

– Недомогание простудного характера.

Текст выступления раздали участникам пленума, и выступавшие ссылались на слова Леонида Ильича. А в газетах на следующий день написали, что Брежнев выступил с большой речью. Страна и не узнала, что генсек болен.

Анатолий Черняев в своем дневнике отмечал, как разительно отличался стиль Суслова от других членов Политбюро:

«Пленум ЦК (23 июня 1980 года).

Доклад Громыко о международном положении – поверхностный, мелкий, пропагандистский. Прения соответственные: славословие в адрес Леонида Ильича и чуть самоотчетов.

Брежнев предоставил слово Суслову, тот спустился на главную трибуну и с видом – мол, то, что вы слушали из уст министра, можете забыть и наплевать, слушайте сюда: торжественно зачитал текст, который звучал солидно, внушительно. Особенно на фоне громыкинского доклада».

Но Суслов сам был больным человеком. Страдал диабетом и многими другими заболеваниями. На приемах и банкетах ему в бокал наливали минеральную воду, приносили вареную рыбу или белое мясо птицы. Дома он предпочитал каши и творог.

У него всегда было слабое зрение. В последние годы ситуация ухудшилась: помутнение роговицы – тяжелый патологический процесс, ведущий к слепоте, – и возрастная дистрофия сетчатки глаза. Офтальмологи делали, что могли; ему изготовили специальные линзы, но все равно видел он плохо.

Михаил Андреевич не любил врачей и не доверял их рекомендациям, часто отказывался от помощи медиков, не желал принимать прописанные ими лекарства. А к диабету прибавился атеросклероз сосудов сердца. Лечащему врачу он жаловался на боли в левой руке и за грудиной после даже непродолжительной прогулки.

Академик Чазов:

«В начале 70-х годов его доктор, А. Григорьев, пригласил меня и моего хорошего товарища, прекрасного врача, профессора В. Г. Попова на консультацию к Суслову. Он жаловался на то, что при ходьбе уже через 200–300 метров, особенно в холодную погоду, у него появляются боли в левой руке, иногда “где-то в горле”, как он говорил».

Опытные кардиологи сразу определили, что это боли сердечного характера – у Михаила Андреевича развилась сильнейшая стенокардия. Сняли электрокардиограмму, провели другие исследования и подтвердили: атеросклероз сосудов сердца и коронарная недостаточность.

Суслов категорически отверг диагноз:

– Вы все выдумываете. Я не больной. Это вы меня хотите сделать больным. Я здоровый, а это у меня сустав ноет.

Академик Чазов:

«Трудно сказать, в силу каких причин – то ли присущего ему скептицизма в отношении медицины, то ли из-за опасения, существовавшего в ту пору у многих руководителей, что больного и старого легче списать в пенсионеры, – но Суслов категорически отверг наш диагноз и отказался принимать лекарства. Переубедить его было невозможно. Он считал, что боли в руке у него возникают не в связи с болезнью сердца, а из-за “больных сухожилий руки”. Затяжные приступы заканчивались мелкоочаговыми изменениями в сердце. Мы стали опасаться, что из-за упрямства мы его потеряем».

Может быть, Михаил Андреевич не хотел считать себя больным, чтобы не отправили на пенсию. Может, искренне не верил, что способен болеть, как и все другие люди.

Академик Чазов:

«В эти годы я познакомился с очень интересным американским фармакологом и бизнесменом X. Бергером, фирма которого “Эгиклиз” начала производить новое средство для расширения сосудов сердца – нитронг. Препарат, который мы завезли в нашу страну, завоевал популярность и начал широко использоваться. У нас сложились дружеские отношения, и я попросил его изучить вопрос о возможности производства нитронга в виде мази. Сейчас на фармацевтическом рынке много таких препаратов. Тогда же это было ново. Через какой-то промежуток времени X. Бергер сообщил мне, что препарат, который мы просили, – нитронг-мазь – удалось получить. Ни Бергер, создавая мазь, ни врачи, которые ее начали применять, не представляли, что моя просьба исходила из необходимости лечить Суслова».

Михаилу Андреевичу сказали, что мазь снимет боли в суставах. Суслов старательно втирал мазь, содержащую сердечные препараты, в больную руку. Лекарство, как и следовало ожидать, помогло. Сердечные боли уменьшились.

Суслов был доволен, назидательно заметил врачам:

– Я же