условий жизни и среды, и этот феномен, конечно, нуждается в социологическом анализе. Мы должны откровенно признать, что у нас нет возможности детально проанализировать личностные характеристики исполнителей — для этого мы не располагаем достаточной психологической экспертизой.

Попытаемся дать оценку, к примеру, коменданту Освенцима Рудольфу Хёссу, самому добропорядочному из палачей. В 1945 г. он оставил нам мемуары (Höss et al., 1978), вполне откровенные, ибо скрывать ему было нечего — в любом случае его ждала петля. Приговоренный к смертной казни Хёсс не скрывает чудовищных масштабов истребления людей, которым он руководил. Его мемуары это обстоятельное, педантичное перечисление всех организационных мероприятий в лагере смерти, начальник которого был психически совершенно вменяемым человеком. Более того, человеком вполне заурядным. Кац (Katz, 1993: 61–79) называет Хёсса «нацистским бюрократом», «административным управленцем», «приверженцем порядка, организованности, чистоты и послушания начальству». Это идеальный образец, пишет Кац, «обычного современного бюрократа».

Но было бы большой экстравагантностью назвать обычным бюрократом коменданта Освенцима. Совсем еще мальчишкой Хёсс ушел добровольцем на фронт во время Первой мировой войны. После войны в возрасте 19 лет он вступил во фрайкор. Убивал поляков, латышей, немецких коммунистов. Его отряд был расформирован, когда они убили одного из своих соратников, заподозрив его в измене. Исполнитель приговора Хёсс был признан виновным в убийстве, арестован и освобожден в 1928 г. Вступил в Лигу артаманов (Artamen League), пронацистскую аграрную организацию. Был ее активным членом до 1934 г., когда получил новое назначение и начал работать охранником в одном из первых концентрационных лагерей Дахау. Оставался в структуре управления лагерей до 1945 г. В наши дни Хёсс вполне мог бы стать эффективным менеджером, но в свои дни он был убежденным, идейным нацистом, начавшим свою карьеру в нацистских и протонацистских организациях, связанных с насилием. Поэтому язык не поворачивается приравнять такого человека к обычному управленцу современной «эпохи менеджеров». Собственно в этом и заключается мой метод: я изучаю исполнителей, обращаясь к заурядным, тривиальным обстоятельствам их биографии и карьеры. Какие события в их жизни предшествовали чудовищным преступлениям? Как рождались их мотивации?

Исследования моих предшественников не дают исчерпывающего ответа на этот вопрос. Ни в одной работе не приводится полного анализа репрессивного аппарата, изучены лишь отдельные подгруппы. Но внимание большинства исследователей привлекают три характерных феномена: все исполнители жили обычной человеческой жизнью, совершая при этом необычные, страшные дела. У них были семьи, они писали любовные письма, соблюдали семейные традиции, увлекались женщинами. 72 % всех судимых в 1945 г. за военные преступления были женатыми людьми (Oppitz, 1976: 170). Во-вторых, это были заурядные люди, и никто из них не обладал исключительными талантами. Арад (Arad, 1987: 198) подтверждает мнение своих коллег в работе «Операция Рейнхардт». В-третьих, их изначальные профессии и занятость типичны для всех немцев. Хилберг пишет: «Нацистская машина уничтожения представляла все социальные слои, типичные для всей Германии. Среди военных преступников были представлены все профессии, возрасты и социальное происхождение» (Hilberg, 1978: 649). Александр Ласик (Lasik, 1994а: 279) пишет, что «персонал Освенцима имел обычную биографию среднестатистического немца» (см. Browning, 1993; Goldhagen, 1996; von Hentig, 1977). Недавние исследования об истории нацизма сходятся в том, что нацисты рекрутировали активистов во всех социальных слоях Германии (см. мою работу «Фашисты», гл. 4, 5; Fischer, 1995). Лишенные парадных мундиров, чванства и самоуверенности, те, кто сидел на скамье Нюрнберга, ничем не отличались от обычных немцев, которых можно увидеть везде и повсюду. Нам было бы спокойнее, если бы чудовищное зло массовых убийств предстало бы перед нами в свирепом обличье их исполнителей. Тогда бы мы увидели — они ничего общего с нами не имеют. Но это не так.

И все-таки мы мало знаем о биографиях людей, совершивших преступления против человечности. У нас нет точных сведений, насколько тесно они были связаны с бизнесом и производством. Хотя мы точно знаем, что большинство из них были государственными служащими. Исследователи согласны в том, что они были выходцами из всех земель Германии, хотя география нацизма представлена в слишком общих терминах (север — юг, Пруссия — Австрия и т. д.), подо что можно подвести любую теоретическую базу. Меркль еще раз исследовал данные по нацистам 1930-х гг., собранные Абелем (Abel, 1975: 133–138). Он обнаружил непропорционально большое число нацистов среди выходцев из бывших немецких территорий и угрожаемых пограничных земель, именно там идеи нацизма пользовались максимальной поддержкой у населения. Это то, что я называю базой рекрутирования или кадровым резервом нацизма. Многие ученые также считают, что кузницей нацистских кадров была Австрия. Много нацистов было и среди этнических немцев-репатриантов. Коэл (Koehl, 1983) считает, что СС с особым успехом рекрутировал членов организации среди австрийцев и судетских немцев, но точной статистики не приводит. Банах (Banach, 1998: 50) высказывает мнение, что в этом отношении ни Австрия, ни Судеты, ни другие территории Германии ничем не выделялись среди других земель, за исключением католических Бадена и Баварии, где нацистов было статистически меньше. По его мнению, в репрессивных структурах Германии вообще было мало католиков (Banach, 1998: 142). Ласик (Lasik, 1994а), исследовав конфессиональную принадлежность персонала Освенцима, приходит к прямо противоположному выводу, опровергая общепринятый тезис, что нацисты в основном были протестантами. В то же время Ласик в своем исследовании не разграничивает немцев и австрийцев и признает, что австрийские католики могут исказить общую картину.

Были ли исполнители изначально причастными к нацистским организациям и насилию? Лучше остальных нам известны исполнители плана Т4. Они уничтожали немцев нееврейского происхождения и ответили за свои преступления на послевоенных трибуналах. Исследователи обращают внимание на то, что это были очень разные люди: тщательно отобранные надежные нацисты высокого статуса, посвященные в тайну, и обычные члены партии, даже не знавшие, чем им придется заняться (Horwitz, 1990: 64–68). В то же время де Милдт (de Mildt, 1996: 311) уверяет, что у тех и у других была карьерная мотивация:

Они были убийцами не по убеждению, а по сложившимся обстоятельствам. Они совершенно не вписываются в параноидальный образ борца за идею… Их предыстория, биография и характер ничем не отличаются от обычного обывателя, хваткого, прагматичного, расчетливого… И первое слово, которое приходит тебе на ум, что это был не «идеализм», а «оппортунизм».

Банах (Banach, 1998), Броудер (Browder, 1996) и Джеллатели (Gellately, 1990) указывают, насколько разнородным был кадровый состав гестапо и любой другой полиции. Да, они мало чем отличались от обычных людей и были не очень похожи на фанатичных нацистов, но их деятельность не противоречила их убеждениям, с чего я, собственно, и начал свой мотивационный анализ. Этика и методы обычной полицейской