— Говорите адрес.

— Я покажу.

"Одно место” оказалось ничем не примечательныммаленьким кафе с гордым названием “Иргиз”. Очевидно, “Иргиз” выполнял функциипрародины для местной казахской диаспоры: я оказалась единственной русскойсреди посетителей. Все помещение было убрано коврами и уставлено низкимистоликами.

Жаика здесь хорошо знали, и потому нам был отведен лучшийстолик — в крошечной нише в самой глубине зала. Честное слово, я бы предпочласовсем другое посадочное место: поближе к двери. Жаик протянул мне меню.

— Заказывайте.

— А вы?

— Я не ем.

— Вообще? — удивилась я.

— После тренировки.

— Что посоветуете?

— Что хотите. Я не знаю ваших вкусов.

Я уткнулась носом в меню и, после долгих колебаний, выбраладля себя наиболее понравившиеся названия. Курт и айран.

Куртом назывались шарики из сухого творога, которыеподванивали лошадиным потом. А айран и вовсе оказался подсоленным напитком изкобыльего молока, сильно смахивающим на козье.

— Ну как? — спросил у меня Жаик, когда ямужественно сунула в рот творожный шарик.

— Неописуемо.

— У вас не так много времени. Мне нужно еще вернутьсяза машиной.

— Хорошо. Я постараюсь уложиться в минимум.

— Как вы меня нашли? — неожиданно спросил он.Среди вытертых ковров и родных казахских физиономий его обтянутое войлокомсердце явно обмякало.

— Нашла. Потому что хотела найти. Мне нужно передатьвам кое-что, — я достала из кармана браслет и протянула ему.

— Это же ваша вещь. Возьмите.

Я смутно надеялась, что такое внезапное появление браслетавызовет в нем хоть какие-то эмоции. Но лицо казаха осталось непроницаемым,только глаза сузились еще больше.

— Это не моя вещь, — сказал он.

Я даже задохнулась от такой неприкрытой лжи.

— Я видела ее у вас, Жаик. И вы знаете, что я видела.

— Нет. Это не моя вещь, — его и без того смуглоелицо еще больше потемнело. — Она больше не принадлежит мне.

— Вы правы, — легко согласилась я. — Онапринадлежит… Она принадлежала женщине, которой больше нет в живых. И вы знаете,что ее нет в живых. Вы знаете, что ее убили.

Он молчал. Больше всего мне хотелось съездить по его плоскойфизиономии, но я прекрасно знала, чем это может для меня обернуться. Онперехватит мою руку и сломает запястье так же легко, как я сейчас разгрызаюзубами проклятый сухой творог.

— Вы, в лучшем случае, большая сволочь, Жаик, — явыпихнула из себя эти слова и вдруг почувствовала громадное облегчение.

— А в худшем?

— В худшем? Сами знаете кто, — это был открытыйвызов. Брошенная мной перчатка полетела ему в лицо и наконец-то расшевелилаего.

— Советую вам не бросаться словами.

— Или вы рассказываете мне все…

— Или?

— Завтра же этот браслет отправится куда следует. Ссоответствующими комментариями.

— Вы мне угрожаете?

— Просто предупреждаю, — где-то я уже слышала этиинтонации… Ну конечно, капитан Марич и его профессиональная стойка. Все-таки, япорядочная обезьяна.

— Не лезьте не в свое дело, — хмуро бросилЖаик. — Это может плохо кончиться.

— Для кого?

— Для вас.

— Хочу сказать вам… Так, на всякий случай… Если со мнойчто-нибудь случится… К вам завтра же придут и попросят рассказать, что жеконкретно со мной случилось. Вы меня понимаете?

— Дура, — ничего не произошло, даже концы тяжелойскатерти не пошевелились, только Жаик оказался рядом со мной. — Держисьподальше от всего и не болтай. Ты поняла?

Со стороны мы представляли собой совершенно пасторальнуюгруппу: двое влюбленных в экзотической обстановке, смешение кровей, причудливаямозаика этносов. Насосавшиеся айрана казахи взирали на нас благосклонно. Жаикпридвинулся еще ближе и приобнял меня правой рукой. И я тотчас же почувствовалалитые пальцы на своих шейных позвонках. Стоило ему надавить чуть сильнее, и мояучасть была бы решена…

Он надавил.

В глазах поплыли круги, и я едва не потеряла сознание. Вноздри забился липкий страх, от которого не было спасения, а спина и затылоквымокли до нитки. Сейчас я провалюсь в темноту, из которой нет выхода. Трисомкнутых пальца, и никакого ножа не надо…

— Отпустите, — трагическим шепотом прохрипела я.

— Ты поняла меня? Держись подальше от всего. Неповторяй чужих ошибок.

— Иначе?..

— Иначе будет очень плохо. Очень.

— Отпустите.

Он откинулся на спинку такой же низкой, как и столик,скамьи. Несколько секунд я глотала ртом воздух, приходя в себя.

— Это все, о чем вы хотели поговорить? — вежливоспросил он. Я молчала.

— Я могу идти?

— А что делать с этим? — я осторожно повернуланоющую шею в сторону браслета.

Он лежал среди шариков курта, неприкаянный и никому ненужный.

— Я же сказал вам. Эта вещь мне больше не принадлежит.Делайте с ней, что хотите.

Казах поднялся из-за столика и направился .к выходу. Ко мнетотчас же подскочил официант: двоюродный брат Жаика, троюродный брат Жаика,внучатый племянник Жаика, сын подруги сестры матери Жаика — похожий на Жаикакак две капли воды. Официант, казалось, только что слезший со своегонизкорослого лохматого коня, услужливо протянул мне счет.

Пятьдесят шесть рублей тридцать семь копеек.

Кто бы мог подумать, что лежалый сухой творог и стакан айранастоят так дорого. Я криво улыбнулась официанту и бросила на стол две бумажки:полтинник и десятка. Вот и еще одно заведение, в которое я не забреду никогда,даже если буду застигнута бураном в целинных степях.

— А что такое иргиз, уважаемый? — спросила я уофицианта. — Не подскажете?

Тот посмотрел на меня, как на идиотку.

— Иргиз — это река в Казахстане.

— Красивая?

— Красивая, — официант растянул губы в улыбке.

Сдачи от него я так и не дождалась.

…Когда я вышла на улицу, Жаика нигде не было. Я забилась в“Фольксваген” и некоторое время сидела без движения. Только в горячечном бредумне могла прийти в голову мысль встретиться с бывшим телохранителем Титова.Ничего я толком не добилась, его браслет по-прежнему лежит у меня в кармане, ашея ноет до сих пор. Он мягко угрожал мне — мои же собственные угрозы выгляделидетским лепетом на лужайке. Я коснулась рукой шейных позвонков: три сомкнутыхпальца, и никакого ножа не надо, вот что я подумала, когда умирала от страха вкафе “Иргиз”.