Такси притормозило перед мотелем, и, расплатившись с водителем, мы прошмыгнули внутрь, греться и сушиться. Поздоровавшись, Дебра полюбопытствовала, как прошла похоронная служба. Мы не обратили на ее вопросы ни малейшего внимания, и в кои-то веки я не укорила себя за грубость.

Мы взбежали на второй этаж, и я отперла дверь в комнату. Дождь лил сплошной стеной, даже поля за окном было не разглядеть.

Выдохшись до изнеможения, Джулиан упал на кровать. Развязал галстук и только потом стянул обувь.

Замерев, я нависла над ним.

– Нам надо поговорить.

Он и ухом не повел.

– Почему ты раньше не рассказал? – спросила я. – Тебе не раз представлялась возможность, ты предпочел молчать. А я ведь поделилась с тобой, как чувствовала себя всеми преданной из-за произошедшего с Эдрианом. Почему? Не могу взять в толк.

– Прости, Мика, – чистосердечно извинился Джулиан. – Я правда хотел рассказать. Но все не мог решиться, а тогда, в палатке, ты загнала меня в угол, и я вышел из себя. Потом уже было стыдно смотреть тебе в глаза. Только я отыскал в себе мужество развеять туман недопонимания, как раздался телефонный звонок. Оставалось надеяться, что мама меня не узнает. Прости, если можешь.

Отрывистый кивок – я не готова произнести «прощаю». Понимаю, почему он так боялся признаться: родители и Рейчел только подпитывали этот страх. Хранить молчание – его право. Только Джулиану решать: перед кем открываться, а перед кем – нет. И все равно обидно.

– Ты же знаешь, что я люблю тебя, да?

– До сих пор?

– Конечно, – без колебаний ответила я.

Восхищение и очарование – вот что вызвали в Джулиане мои слова. Он не мог поверить, что любовь может быть беззаветной. Как только родители и Рейчел посмели отказать ему?

– Я готов тебя всю расцеловать.

– Нет, сначала поговорим. – Мне необходима ясная голова, а губы Джулиана всякий раз срывали мне крышу. Когда он близко, я не доверяла самой себе, а потому приняла меры предосторожности: остерегалась присаживаться рядышком, зато встала, скрестив руки на груди. – У меня куча вопросов.

– Да, я понимаю. – Оперевшись руками о спинку кровати, Джулиан сделал глубокий вдох, чтобы подготовиться к сложному разговору. – Что тебе рассказать?

– Когда ты узнал? – я прислонилась к стене.

– Честно? Без понятия, – пожал он плечами. – В таких делах точной даты не бывает. Сколько я себя помню, всегда чувствовал что-то странное. Но я не знал, что именно, и никто не мог объяснить. Эктон – на редкость консервативный городишко. Вокруг сновали мужчины и женщины, мальчики и девочки, и никто не сталкивался с такими проблемами. В двенадцать я узнал, что означает слово «лесбиянка». И тогда подумал – это оно.

– То есть ты раньше был лесбиянкой?

– Нет, никогда, – смущенно выговорил он. Слишком заметно, что ему неловко объяснять мне переживания, наверное, раньше он просто никогда не говорил об этом с кем-то за пределами «Радужного купола». Тем более я оценила, что он пересилил себя ради меня. – Я, может, тогда и обладал женскими признаками, но всегда был гетеросексуальным мужчиной. Понадобилось еще пять лет, чтобы осознать это.

Медленно кивнув, я как следует постаралась осмыслить сказанное.

– И как же ты понял?

– Я уже говорил, точной даты нет, но задумался я, прочитав статью о Майкле Диллоне. Лоуренсе Майкле Диллоне. – Уголки губ дернулись в слабой улыбке, и я тоже ухмыльнулась. Теперь понятно, откуда у котика необычное человеческое имя. – Сперва я даже не хотел признавать это. Но со временем отрицать стало просто невозможно. Когда мне исполнилось восемнадцать, я рассказал родителям. В тот день меня и вышвырнули из дома.

Сердце сочувственно сжалось, и я воспротивилась желанию пойти и обнять его. Но так хотелось!

– Что произошло дальше?

Тяжело вздохнув, он потер лицо, хотя слезы высохли давным-давно.

– Переехал в Мэйфилд и сделал все возможное, чтобы стать тем, кто я есть. Купил мужскую одежду. Пошел к врачам. Сменил имя. Нашел работу, да не одну, чтобы оплачивать это все. И наконец решился на операцию.

– Ну ты даешь, – пробормотала я, мысленно пытаясь разобраться в его шрамах. С порезом на груди все понятно. Про отметины на животе тоже сообразила – насмотрелась плакатов у гинеколога. А вот шрам на руке оставался загадкой. – А член у тебя есть?

– Будет плохо, если нет?

Я задумалась. Разумеется, я всегда представляла себе будущее с мужчиной, который обладает работающим членом. До сих пор у меня не появлялось причин подвергать сомнению этот образ, явно навязанный обществом. Но тут загвоздка заключалась в том, что я люблю Джулиана и считаю его привлекательным, даже после признания. Да, он не сможет зачать детей, но разве это проблема? Наоборот – в моем случае это скорее преимущество. А все остальное легко и просто поправить. Для чего еще существуют всякие пристегивающиеся штуковины?

– Думаю, нет, – наконец, сказала я Джулиану, который извелся от ожидания. Тут я вспомнила ночь в палатке, его лицо между моих ног и язык на коже. Я смогла целиком и полностью отдаться ему. Это ли не самое главное?

Джулиан сбросил пиджак и закатал рукава рубашки, оголяя шрам. Кожу с руки использовали, чтобы придать форму пенису?

– Шрам остался после фаллопластики. Эту операцию мне сделали как раз после двадцать первого дня рождения.

– Больно было?

– А сама-то как думаешь? – возмутился он.

Ладно-ладно, сморозила глупость. Еще бы не больно. Я, например, едва ли не на стену лезла, когда живот скручивало от спазмов во время месячных. А тут вырезают огромный кусок кожи.

С любопытством я разглядывала шрам – теперь он предстал в совершенно ином свете. Про один только шрам у меня созрело не меньше сотни вопросов, но пусть лучше на них ответит интернет. Я же понимаю, как изнурителен для Джулиана этот разговор, да и весь этот день. Ни к чему мучить его допросами.

– И через все тебе пришлось пройти в одиночку?

– Более или менее. На терапии и в больнице я повстречал других мужчин, женщин и небинарных людей. Наконец-то смог пообщаться с единомышленниками – это просто подарок. Но, разумеется, не то же самое, что семья, которая оказывала бы настоящую поддержку.

– А как же Рейчел?

– Она появилась позже, – пояснил он, опуская рукав. – Я познакомился с ней до операции, но только после решился позвать на свидание.

– Так, значит, она тоже сначала ничего не знала?

– Нет. После острой реакции родителей и старых друзей я был очень осторожен. Тянул время, как мог, наговорил Рейчел, что не хочу секса до свадьбы. Она поверила и не давила на меня, но потом все же пришлось ей сказать. Далее последовало именно то, чего я так боялся.