Вадим

Когда я встал наконец, то народ вокруг меня вздохнул облегчённо. Потому что стояли все – как в метро в час пик, – тесно прижавшись друг к другу своими объёмными телесами. Хотя помещение и не было совсем уж маленьким, но и народу было – под сотню голов. Не считал, но навскидку именно так. Притом что все были отнюдь не стройняшки.

Это мы с Энрогом на людей похожи, ну, в моём понимании. И Ваня – просто великан. Отощавший, правда. Великан из Бухенвальда. А вот остальные – типичные каплевидные телепузики. Работники умственного труда. Даже взаперти не могут без пламенных дискуссий. Не важно – о чём, лишь бы говорить.

Меж тем началась какая-то коллективная движуха. Как будто то, что я встал, стало командой к движению. Народ синхронно двигался спиралью, как вода в стиральной машинке активаторного типа. Вот и нашу троицу вынесло к стене. Энрог хватает из ниши, похожей на аппарат для розлива газированной воды из моего совкового детства, большой бумажный стакан с бумажной крышкой. В таких стаканах в кинотеатрах – колу продают. А Ваня хватает меня за руку и суёт мою ладонь в этот автомат. Мне в руку падает такой же стакан. Раз дают – надо брать, от остальных не отставать. И тут же давление пупков народных масс меня сдвигает дальше. А если бы не Ваня с его когда-то богатырской спиной? Раздавили бы об металлопластик стены?

Энрог пьёт то, что в стакане. Открываю. Блин! Чуть ли не литр каких-то белесо-полупрозрачных соплей! Хорошо хоть без запаха! Как это пить? Обрыгаешься же!

– Пей! – велел Ваня. – Нам нужно сохранить силу.

– Совершенно верно, молодой человек! – слышу голос профессора.

А теперь и вижу его. Прижат к нам мыслящим серым веществом мозга этой большой черепной тюремной коробки. Профессор – тоже объёмный и каплевидный, и, как и все в этой холодной бане, голый. Короткий ежик седых волос, явно обрезанных ножом – неровных, лицо – запоминающееся, потому что слегка неправильное, особенно подбородок и линия рта, когда он говорит. Ну и стандарт – хомячьи обвисшие щёки, тройной подбородок.

Это у Пса лицо-маска, и у Энрога лицо – усредненно-правильные, совершенно неброские, потому незапоминающиеся. Уж не знаю, профессиональная это их шпионская особенность, или им такие лица специально делают? А может, со временем сами такие становятся – неприметные. Да какая разница мне-то?

В общем, профессор был довольно колоритный персонаж. На голову выше меня, раза в три объёмнее, смотрел чистыми и добрыми глазами сказочника-мечтателя. Или – учёного-теоретика, что часто одно и то же. Например, стоящий позади профессора не менее рослый и ещё более массивный товарищ, кроме здорового пуза имеющий ещё и широкие и массивные плечи и бычью шею, покрытые оренбургским платком чёрной шерсти, имел взгляд твёрдый и пронзительный. Кожа на толстой шее была как у той собаки – в сплошную складку. Этот тип был больше похож на супертяжа-борца, а не на толстого интеля. И взгляд такой же – сильный.

– Это суточный унитарный рацион, – сказал профессор, отпивая из бумажного стаканчика, – содержащий всё необходимое для жизнедеятельности ровно на сутки жизни. Без активной физической деятельности.

– Благодарю, профессор, – кивнул я, отпивая безвкусную жижу и сдерживая рвотные позывы.

– Как вы меня назвали? – удивился профессор, делая очередной шаг в этом людском водовороте движения к раздаче этих бумажных стаканчиков.

Я не ответил, потому что был очень удивлён, видя, как все вокруг, допив «сопли», стали с совершенно обыденным видом жевать эти самые стаканчики и крышечки.

– Это суточный унитарный рацион, – повторил пушистый шкафообразный «борец», оказавшийся обладателем того самого густого баса.

Пришлось и мне, давясь, потреблять этот «суточный унитарный рацион», пережёвывать безвкусный бумажный стаканчик и крышечку, смещаясь всё дальше в этом людском хороводе.

– А вы как относитесь к теории уважаемого профессора? – спросил басом здоровяк, усмехаясь. Видимо, ему понравился лейбл, что я прилепил к «энергетику».

– Вы про энергетический кризис? – спросил я. Шерстяной здоровяк утвердительно кивнул, с искорками в глазах посматривая вокруг, явно ожидая возможности уязвить «энергетика».

Тоже смотрю по сторонам. Плотная группа плотных людей доедает стаканчики и с любопытством смотрит на нас.

– Понимаете, молодой человек, – сказал профессор, – когда всю жизнь привык перерабатывать огромные массивы информации, заточение нас тут – хуже смерти. От отсутствия данных – обсуждаем и анализируем любое обстоятельство и по любому поводу. А вы – единственное, что случилось в этой коробке за последние трое суток.

Информационный голод сожрал затворников. Так я понял. Накинулись на «свежую кровь», как изголодавшаяся волчья стая. Понятна стала и та лекция, которую мне пришлось выслушать. Не удивлюсь, если выслушать придётся и лекцию по динамике рабочих жидкостей и прочих динамически расширяющихся тел в реакторе на антиматерии. По-моему, именно его упоминал профессор. Или что-то вроде «прогонит», лишь бы мозги забить. Эти-то, видимо, простыми человеческими, пустыми сплетнями не наедаются. Им «Дома-2» явно мало. Им подавай или замудрённую вундерфафлю для домысливания её ТТХ, либо очередную теорию заговора. Какой-нибудь «Эффект Манданелы» или «Теорию плоской Земли шоу Трумена». Теоретики профессиональной болтологии, гля!

Но смотрят вопросительно. Что же им сказать, чтобы отстали, но не обидеть? Всё же такой тип людей я уважаю. Много больше, чем фанатов ФИФА или «Дома-2». Или обычных диванно-пивных аналитиков-экспертов.

– Весьма сожалею, – начал осторожно я, подбирая слова, – но не обладаю ни достаточной квалификацией, ни полнотой информации, чтобы сложить хоть сколько-нибудь объективное мнение по этому поводу.

– Браво, молодой человек! – пробасил шерстяной шкаф. – Вы только что подтвердили нашу гипотезу, что сюда попадают только люди с определённым умственным порогом.

Да-да! Меня давно гложет вопрос – где наши девушки, где Эхр и остальные наши спутники? Но задавать вопросы, на которые не получишь ответ, меня ещё прошлый раз Пёс отучил. Сам догадайся! Или – узнаешь, когда время придёт. Всё по старому «понятию» – «не верь, не бойся, не проси»! Понятно же, что Ваня и Двудонный знают не больше моего. Не больше этих вот умников. Иначе они бы не строили гипотезы, а прямо в лоб бы и сообщили нам, если бы знали – за каким нас тут маринуют?

Но я прижимаю подбородок к груди в этаком поклоне. Ибо в курилке ПТУ один базар, а в курилке МГУ – совсем другая дискуссия. Но в обоих случаях надо «фильтровать исходящий траффик», то есть учитывать принятый в данной среде язык общения. Иначе не поймут. И тогда в ПТУ придётся отмахиваться от толпы, в МГУ будешь подвержен всеобщей обструкции. И неизвестно, что больнее.

– Объективное мнение – непозволительная роскошь, – проворчал профессор. – А вот свежее и предвзятое мнение было бы интересно. И этим ценно.

– Ваня, что думаешь? – спрашиваю я. Мне как-то совсем не улыбается быть объектом внимания всех этих интеллигентов. Особенно сейчас. Мне и так паршиво. Больно мне, больно! Не унять эту злую боль!