улавливая возмущенное кукареканье Ва, обнаружившего очередной подарок солдатни. Мой бедный дракончик, его обобрали дочиста. Теперь он в волнении мечется по двору от одной пустой заначки к другой.

— Осталось всего шесть баночек, Трикси! — жалобно информирует он. Мои дела немного лучше, вино пользуется меньшим спросом, чем морковная гниль. Пострадавшие от взрыва бутылки только вначале фриджа, в углах светят боками совершенно нетронутые запасы. Слава тебе Матушка, пусть твоя борода никогда не будет редкой! Весело насвистывая, я копаюсь в запасах в поисках зеленых этикеток.

На обратном пути я натыкаюсь на мафун. Надо же! Еще одна радость. Весь мой день состоит из везений, что внушает некоторое беспокойство. Никогда не верила, что хорошее может длиться вечно. За большой радостью всегда приходит большая тоска. И тут не стоит забывать: радость длится мгновение, а тоска вечность. Перевернув мафун, я убеждаюсь, что он совсем не тронут, лишь немного покрылся пылью. И это неудивительно, ведь только последние придурки могут тронуть колдунскую вещь в Долине.

Мафун тихо мурлычет. Кажется, я не была здесь вечность. Даже больше — две вечности, вытекающие одна из другой. Все это время он ждал меня здесь в углу. Ждал, чтобы петь. Я жму кнопку. Почти неслышимая музыка, но громкости я не добавляю И так сойдет.

Всю ночь скотч, и шесть гамбургеров,

Пара сиг на завтрак — и только тогда я в порядке,

Ведь если ты хочешь жить круто,

Если хочешь жить круто,

Ты должен жить на крепкой, крепкой выпивке,

Крепкий, крепкий керосин!

Крепкий, крепкий керосин!

Всю ночь скотч и шесть гамбургеров. Кажется, что эта ночь уже отступила, остались только объяснения Фогеля, до которых совсем недолго. Я сижу у Штуковины, смотрю на ноги милого Эразмуса торчащие из ее внутренностей, с тревогой ожидая, когда та меня позовет. Временами кидаю взгляды на запястье. Синие цифры молчат. Холодная бутылка с зеленой этикеткой исходит каплями у моих ног, еще шесть ждут своей очереди. На костре передо мной большая сковородка, на которой жарятся креветки с зеленым перцем. А надо мной бездонное оранжевое небо Старой земли, по которому стекает жирный плевок багрового Солнца. Вылупившийся из Штуковины м’техник озабочено курит, прислонившись к полупрозрачному боку, четыре обещанных часа давно прошли, но ему все еще никак не удается вернуть ее к жизни.

Четыре часа давно прошли. Я крутилась около него некоторое время, а потом мне это наскучило. Поэтому я принялась хлопотать по хозяйству: поднялась в спальню, где убедилась, что гвардейцы и там все перевернули вверх дном, прибавив к обычному беспорядку раскиданные книги и пару похабных рисунков на стенах. Сходила за креветками, благо мои верши оказались нетронутыми. Набрала ноготков и сплела три венка. Себе, Эразмусу и Ва. В общем, поделала много полезных дел.

Помешав креветок, чтобы не пригорели, я отхлебываю холодное вино. Просто блаженство! Про то, что Долина за время нашего отсутствия потеряла большую часть своего очарования, а я часть своих богатств, что почти весь мусор прибран слизнями, отчего везде полезла пыльная бурая трава, я стараюсь не думать. Никогда не стоит размышлять над тем, на что ты не можешь сейчас повлиять. Этому правилу я следую беспрекословно. Вот, как только колдун починит Штуковину, все вернется на круги своя. Выбросы, зов Штуковины, войны, дермоны, веселье. Все вернется для маленькой Беатрикс.

Сходивший в разведку Ва, устроился рядом и тоже наблюдает за бесполезными попытками запустить Штуковину. Мой страшила разжился парой кроликов и теперь неспешно перекусывает, бормоча проклятия гвардии Протопадишаха.

— Вонючки, Трикси! Настоящие вонючки! Чтобы они сдохли! — говорит он голосом, от которого вянут цветы, — Сколько будет пятьдесят два минус шесть?

— Сорок шесть, Ва, — подсчитываю я и дурашливо гляжу на него сквозь сползший венок.

— Прикинь, как они тут упивались за мой счет? — негодует жадный дракон. — Наделали дел и испарились! Некому дать обратку! Я бегал почти до старого ф’томобиля, никого, представляешь? Как будто их всех переловили павуки.

Может, и переловили, соглашаюсь я. Долина удивительно умеет чистить за собой. Убирает тех, кого считает чужим. Но благодарит тех, кто ей кажется своим. Щедро одаривает ненужными никому вещами.

Куда из моих владений подевались все, я пока не думала. В настоящий момент меня все мои мысли заняты тем, как идут дела у Фогеля. Докурив, тот опять ныряет во внутренности Штуковины. Что-то у моего красавчика там не клеится. Он пытается разобраться, но ничего не выходит. И ни я, ни Ва ничем не можем ему помочь.

— Будешь ужинать, Эразмус? — зову я.

— Сейчас, еще пару минут.

Врет, никаких пару минут, он возится уже восьмой час. Откусываю горячий креветочный хвост и жую. Солнце дрожит над горизонтом, готовясь провалиться в ночь. Странно, но дермоны на это никак не реагируют. Не слышно ни звона галей, ни визгов голодных вампкрабов. Неужели мои предположения были верны и местная живность объелась? Стоит почти полная тишина, прерываемая шелестом красного плюща на Башне и шорохом редких слизней ползающих вокруг в поисках исчезнувшей жратвы. Жирные тени наливаются во дворе.

— Ничего не получается, — расстроенный Фогель наконец бросает бесполезные попытки и присоединяется к нам. Видно, что колдун очень устал и еле держится на ногах. Мне хочется погладить его по растрепанным волосам и утешить. — Подключил тестер, но он закончит работать часа через два. Будет совсем темно, придется продолжить завтра.

— Что у тебя не получается? — задаю я вопрос. Фогель мнется, делая глоток из бутылки, а потом отвечает.

— Система требует перезагрузки. Не могу обойти защиту.

— Это как? — я чувствую, что где-то здесь зарыта собака. Именно то, что пытается не сказать мне милый Эразмус, скрыв важные детали.

— Это значит, подключить транзакционный ключ и полностью перепрошить систему, — он отводит глаза в сторону, старательно пытаясь утаить за колдунскими терминами истину. У меня начинает болеть голова, уж не знаю отчего: от его неправды или от вина.

— Так ты не можешь ее починить, чувачок? — влезает нетерпеливый дракон, — мы не прихватили какую-то требуху, которую ты позабыл включить в