рождали один шедевр за другим, как будто никогда в жизни не сочиняли стихов. На третий день, насилу дотерпев до часа Петуха, Фан Добин сложил руки в почтительном жесте.

— Друзья, я проголодался. — Сказав это, он тут же улизнул — и больше ни за что не вернётся, как бы его ни звали.

После свадьбы Сяо и Цяо, кое-кто из молодого поколения цзянху вроде Лян Суна остался в Бяньчжоу: во-первых, потому что многие великие герои Улиня ещё не разъехались, а во-вторых, раз в этом месте появились Ди Фэйшэн и Цзяо Лицяо, кто знает, может, удастся увидеть ещё что-то интересное. Фан Добин задержался здесь на пару дней, потому что господин Фан Эръю уже уехал, к тому же, после сочинения стихов прошлым вечером ему стало так скучно, что он побежал в кабачок “Сяо-Цяо” и сильно напился, вернулся только поздно утром, когда солнце уже взошло высоко — однако Ли Ляньхуа всё ещё не вышел из своей комнаты.

— Несносный Ляньхуа, Ли-цветочек, пойдём поедим… — Он постучался к другу — если этот несносный опять проспит целый день, то плесенью покроется. От стука дверь со скрипом открылась, Фан Добин шагнул внутрь. — Ли-цве… — Он вдруг застыл на месте. — Ли Ляньхуа? Эй? Ли Ляньхуа?

Ли Ляньхуа сидел на кровати, укутавшись в одеяло, и тёмными и безжизненными глазами растерянно смотрел на дверь. Не то чтобы Фан Добин не видел его с растерянным взглядом, но… никогда таким.

Не с таким взглядом, пустым, словно у мертвеца.

Едва завидев этот взгляд, Фан Добин судорожно вдохнул, похолодев всем телом. Разве у близко знакомого человека может быть такой взгляд — словно в Ли Ляньхуа вселился злой демон, пожирающий души, и теперь этот демон смотрел на него глазами его друга.

— Эй? Ли Ляньхуа! — Он подождал, весь покрывшись холодным потом, но Ли Ляньхуа никак не отзывался, только по-прежнему смотрел в сторону двери жутким неморгающим взглядом. Наконец Фан Добин не выдержал, подбежал к нему и слегка встряхнул. — Ли Ляньхуа?

— А… — Ли Ляньхуа вздрогнул всем телом и наконец посмотрел на него. — Ты… ты… — Он моргнул несколько раз и улыбнулся. — Ах, это ты.

У Фан Добина всё ещё мурашки бегали по телу, ему казалось, что только что друг его не узнал.

— Что с тобой?

— Ничего.

— Правда ничего? — не поверил Фан Добин.

— Ничего. Как барышня Су?

— Без ухудшений, скорее всего, ближе к ночи должна очнуться.

— А герой Гуань?

— Не знаю, если беспокоишься, почему бы их не проведать? Продрых три дня, самому не скучно?

— И то правда, — смутившись, ответил Ли Ляньхуа, забрался под одеяло, переоделся в чистую одежду и медленно выполз наружу. — Пойдём проведаем барышню Су.

Комната Су Сяоюн находилась рядом с комнатой Гуань Хэмэна. Проходя мимо последней, Ли Ляньхуа поскользнулся, приподнял ногу и увидел, что подошва испачкалась в чём-то тёмно-красном.

— Что это?.. — оцепенел он.

Фан Добин присмотрелся.

— Похоже на… свиную кровь… кровь?

Ли Ляньхуа перепугался, они переглянулись, одновременно протянули руки и резко распахнули двери комнаты Гуань Хэмэна.

Следы тянулись от кровати — на полу валялся кинжал, кровь медленно протекла к дверям вдоль лезвия и просочилась наружу через щель в пороге, но давно остановилась. Они подняли взгляды и увидели, что кровать и постель в полном беспорядке, но на ней смутно угадывается человеческий силуэт. Из-под одеяла, продырявленного больше десятка раз, свешивалась рука, алая кровь стекала по пальцам на пол. Но самое пугающее, что в постель была воткнута длинная стрела, остриё пронзило кровать насквозь, но под ним, как ни странно, крови почти не было.

Кинжал на полу, с коротким и ярким клинком, поблёскивал розоватым — это был “Персиковый цвет”! А торчащая из постели стрела была длиннее обычных, с более коротким оперением — “Взметающая пыль стрела”! У Фан Добина бешено заколотилось сердце, он долго колебался, подошёл к кровати и осторожно приподнял одеяло, скрывавшее лицо человека — как и следовало ожидать, закололи кинжалом, а потом проткнули грудь стрелой Су Сяоюн, а не Гуань Хэмэну.

Ли Ляньхуа стоял в дверях, его изящные и нежные черты лица исказились гневом, Фан Добин зло топнул ногой.

— Что… Да как же так? — прошептал он. — Кто желал ей смерти? Она же ничего не знала…

Ли Ляньхуа прижал руку ко лбу и оперся на дверной проём, глубоко вдохнул и медленно выдохнул.

— Это я виноват, ничего не услышал прошлой ночью.

Фан Добин нахмурился, что друг считает себя ответственным.

— Ты правда болел эти несколько дней?

Ли Ляньхуа надолго затих, потом кивнул. Фан Добин тоже тяжело вздохнул.

— По-моему, ты был в таком состоянии, что не услышал бы, даже если бы через стену били в гонг и стучали в барабаны… Тебя нельзя винить.

Ли Ляньхуа побледнел и горько усмехнулся.

— Важнее сейчас, кто… Кто желал смерти Су Сяоюн? Кто настолько ненавидел её, кому достало жестокости изрезать её кинжалом и заколоть насмерть? Этот злодей и правда жесток и бессердечен, лишён всего человеческого!

Ли Ляньхуа покачал головой и произнёс слегка охрипшим голосом:

— Главное — Гуань Хэмэн.

— Гуань Хэмэн? — остолбенел Фан Добин.

— Это его комната, — медленно проговорил Ли Ляньхуа. — Почему Су Сяоюн вдруг оказалась в его постели? Её кто-то убил, но куда подевался Гуань Хэмэн?

Фан Добин вздрогнул от ужаса — а ведь верно, это комната Гуань Хэмэна, но где он сам?

Су Сяоюн с исказившимся в мучениях лицом лежала на кровати, полностью одетая и обутая, её глаза были закрыты, рана на щеке изуродовала её лицо — вся залитая кровью, девушка выглядела ужасно. Ли Ляньхуа крепко схватился за торчащую из груди Су Сяоюн “Взметающую пыль стрелу”, с силой потянул, но из-за зазубренного наконечника стрелу не удалось выдернуть — только и оставалось вздохнуть.

— Это Лян Суна… Неужели он… — вырвалось у Фан Добина.

Ли Ляньхуа с горечью усмехнулся.

— Будь это он, зачем бы ему оставлять своё знаменитое оружие? Из опасения, что мир не узнает, что это он убил Су Сяоюн? К тому же, Лян Сун известен своим благородством, не думаю, что он способен на такое, тем более…

— Тем более что? — спросил Фан Добин.

— Тем более, пожелай Лян Сун убить Су Сяоюн, хватило бы одного удара ладонью, зачем это всё?

— И правда… — сухо хохотнул Фан Добин. — Здесь ещё “Персиковый цвет” — погоди-ка! — Он вдруг вспомнил. — Разве этот кинжал не подарили на свадьбу Сяо Цзыцзиню? Как он тут оказался?

Ли Ляньхуа вздохнул.

— Боюсь, тем оружием, которым её изранили на пике Сяоцин, и был “Персиковый цвет”!

У Фан Добина