говорил, что болит рука. Стали применять мазь, и все прошло. А вы мне твердили: сердце, сердце…

В конце декабря 1976 года у него диагностировали острую коронарную недостаточность, но он до последнего отказывался от госпитализации.

В первые январские дни 1977 года Черняев записал в дневнике слова своего начальника Бориса Николаевича Пономарева:

«Он вдруг спохватился, что Суслов болен. И произнес примерно следующее: “Болен вот опять… Не только с глазами. Что-то, видимо, с сердцем. Потому, что рука не действует. Вообще он после поездки во Вьетнам резко сдал. Говорили ему – отлежись, не ходи хотя бы на заседания. Но он явился на последний перед Новым годом Секретариат, говорит, неудобно, важные вопросы, итоги надо подбить…

Теперь вот опять свалился. Брежнев вне себя. Он, скажу вам доверительно, вызывал вчера Чазова и заявил ему: ‘Смотри, если ты мне не убережешь Михаила Андреевича, я не знаю, что сделаю… В отставку уйду! И в самом деле, Анатолий Сергеевич, ведь – один! Один! (И показал пальцем вверх, подчеркивая, что другого нет). В Политбюро больше нет человека, который мог бы подпирать Брежнева. При всех его (Суслова)… (не сказал недостатках) ну, знаете, надо отдать должное. Он без всяких этих (показывает рукой знак подковырки, подсиживания)… Ни на что не претендует, не зарится на первое место. Бескорыстно, что там говорить. И он один! – вы понимаете, один, кто действительно мыслит политически, по партийному. Это вообще большая проблема!”»

В январе 1982 года Михаил Андреевич лег на обследование. Первоначально врачи не диагностировали у него ничего пугающего. Но прямо в больнице случился инсульт, он потерял сознание и уже не пришел в себя. Кровоизлияние в мозг было настолько обширным, что не оставляло никакой надежды.

Академик Чазов:

«Когда днем мы были у него, он чувствовал себя вполне удовлетворительно. Вечером у него внезапно возникло обширное кровоизлияние в мозг. Мы все, кто собрался у постели Суслова, понимали, что дни его сочтены, учитывая не только обширность поражения, но и область мозга, где произошло кровоизлияние. Так и оказалось. Через три дня Суслова не стало».

25 января Анатолий Черняев записал в дневнике:

«Сегодня утром позвал меня Пономарев. Встал и неожиданно сообщил, что Суслов совсем плох – удар (кровоизлияние). И вот с тех пор – без сознания. И начал летальную речь, неожиданную, потому что никогда он Суслова не жаловал, как видимо, и тот его, а все подозревали, что именно он, Суслов, не пропускает Б. Н. в члены Политбюро. (Мнение, впрочем, не подтвержденное. Думаю, что этого скорее Брежнев не хочет!)

Так вот: вы, говорит, не представляете, какова его роль во всех наших партийных и политических делах… и в этом… (показал руками), из чего я должен был понять – в регулировании отношений и определении позиций верхушки.

Я ответил, что представляю. Со своей стороны добавил, что он даже МИД, Громыку умел обуздывать. И тот смирялся беспрекословно. Его мнение было абсолютным: в секретариате, в Политбюро, никто и не задумывался, согласовывает он его с Брежневым или нет.

Б. Н. продолжал: конечно, мол, от каких-то дел он уходил, тянул иногда, не хотел чего-либо. Но его достоинство было (!) в том, что он руководствовался только интересами дела. Никаких привходящих, особенно личных мотивов, кумовства и т. п. у него никогда не замечалось. Все это знали. И на этом во многом строился его огромный авторитет в партии. Он никого «своих» никогда ниоткуда не тянул. У него не было любимчиков, «родственных» предпочтений и выдвижений. Здесь он был принципиален. Да и личный интерес, если он вообще у него был как таковой, никогда не вылезал наружу…

Что-то теперь будет?!»

Михаил Андреевич Суслов немного не дожил до восьмидесяти лет. Он долго сохранял работоспособность благодаря размеренному образу жизни и полнейшей невозмутимости. Академик Чазов говорил, что если бы рядом взорвалась бомба, Суслов бы и бровью не повел. Думаю, Евгений Иванович преувеличивал. Суслов, как и многие другие ключевые фигуры того времени, постоянно носил маску. Как, скажем, вечно хмурый глава правительства Алексей Николаевич Косыгин, как неулыбчивый министр иностранных дел Андрей Андреевич Громыко.

Маска спасала в сталинские времена. Маска вообще необходима политику: без нее он надорвется, не выдержит нагрузки. Людям искренним в политике делать нечего. И жалостливым тоже. Властители такой страны, как наша, делаются из очень жесткого материала…

В медицинском заключении говорилось, что Суслов скончался от «общего атеросклероза с преимущественным поражением сосудов сердца и головного мозга, развившимся на фоне сахарного диабета» и «острого нарушения кровообращения в сосудах ствола мозга».

В семье Суслова, как и в семье генерала Цвигуна, официальному диагнозу не поверили…

После смерти видных партийных деятелей приезжали сотрудники КГБ и забирали весь его архив. Он поступал в общий отдел ЦК, в распоряжение Константина Устиновича Черненко. Не удалось забрать только архив Суслова – просто потому что у него вообще не оказалось никакого архива.

Председателем похоронной комиссии утвердили члена Политбюро, председателя Комитета партийного контроля при ЦК Арвида Яновича Пельше. Редактор моего отдела в еженедельнике «Новое время» Михаил Борисович Черноусов, сын крупного партийного работника и человек язвительного ума, усмехаясь в усики, одобрил выбор Центрального Комитета:

– Ну что же, Арвид Янович – зрелый коммунист.

Очень худой, с неподвижным пергаментным лицом Пельше был еще старше Суслова.

Прощание проходило в Колонном зале Дома союзов, но особый режим ввели во всем центре города. Оживленную Пушкинскую площадь, где я тогда работал в «Новом времени», перекрыли плотные кордоны милиции; чтобы пройти в редакцию, располагавшуюся за кинотеатром «Россия», приходилось предъявлять служебное удостоверение. Горожан, которым нужно было пройти через площадь, не пускали.

Возле кордонов выстраивались очереди. Народ тихо негодовал.

Пожилой человек, стоявший рядом со мной, довольно злобно произнес:

– Генеральную репетицию устроили!

Он оказался прав. Со смерти Суслова началось то, что потом стали называть «пятилеткой пышных похорон».

На траурном митинге выступил сам Брежнев:

– Михаил Андреевич был известен коммунистам и широким кругам трудящихся многих стран как человек, беззаветно преданный великому учению Маркса – Энгельса – Ленина, твердо стоящий на страже его революционных принципов и активно помогающий его творческому развитию нашей партией на основе опыта современной эпохи.

Первый секретарь Московского горкома Виктор Гришин:

– Михаил Андреевич являл собой образец высокой партийности, организованности, ленинского стиля в работе… Михаил Андреевич был верным соратником Леонида Ильича Брежнева, пламенным пропагандистом и проводником ленинского курса КПСС.

Вице-президент АН СССР Петр Федосеев:

– Вся многогранная деятельность товарища Суслова являла живой пример ленинской партийности в идеологии и высокой политической бдительности… Многочисленные кадры советской интеллигенции высоко ценят заботу Михаила Андреевича Суслова о развитии науки и культуры, о научно-техническом и культурном