— Гильдия заботится о тебе несмотря ни на что, — проговорил он своим обычным тоном, без дурашливых ноток. — Гильдии всё равно кто ты, и что о тебе думают окружающие. Гильдии важно на что ты способен!

Меня передернуло от заученных слов, похожих на молитву обезумевшего монаха. Но Гжесь больше не смотрел вокруг и ни на кого не обращал внимания. Он погрузился в себя, продолжая бормотать.

— Гильдия поддерживает тебя, но и ты должен поддерживать гильдию. Способствовать её развитию, вести к совершенству. Надо стремиться возвысить Великого Магистра.

— Зачем людей губили? — буркнул Габриэль.

Хозяин твари вздрогнул и замотал головой.

— Они гибли не зря. Им еще при рождении суждено было стать частью великого плана. Они родились в месяц Хрустальной луны, в последнюю самую важную декаду. Их кровь впитала особую силу, серебро и сульфат…

— Ты что, создаёшь белый порошок? — переспросил Габ.

— Что? — не понял я.

— Божественный эликсир, белое зелье…

— Не ожидал? — оживился Гжесь. — Все ингредиенты собраны…

— Чтобы получить нужный элемент понадобились бы десятки человек… Скольких же вы убили? — выдохнул Габриэль.

— Подвал забит до отказа, — отмахнулся хозяин твари. — Из реставраторской есть ход, ведущий в подземелье. Там холодно, но мы всё равно забальзамировали останки, чтобы отбить запах.

— Врёшь! Мы перерыли весь музей, — не сдержался я.

— Горан Мышевич, тот самый архитектор, что проектировал музей, сделал тайный ход. Ни капли магии, одни древние механизмы, если не знаешь, нипочём не найдёшь, — кандалы загремели и Гжесь наклонился ко мне. — В том самом зале, где висела картина, за третьей колонной от угла есть каменный орнамент, похожий на листок дерева. Если вдавишь посильнее, пройдёшь в подземелье.

Габриэль выбрался из своего угла, нависнув над братом.

— Белый порошок — это миф! — вскрикнул он.

Я впервые услышал, что он повысил голос. Ни один студент на кафедре алхимии, да и во всей Школе Высших Искусств никогда не слышал, чтобы он ругался.

— Нет! — протянул Гжесь. — Во главе гильдии алхимии должна стоять божественная сущность, тогда мы установим истинный порядок вещей и полную гармонию во всём мире.

— Ты безумен.

Габ закрыл лицо руками, но его брат подпрыгивал на стуле и закричал:

— Ты не хочешь верить, потому что знаешь, что я прав. К власти всегда рвались худшие, больные ублюдки вроде Куцевича, проклятые торгаши со своей купеческой гильдией. Они мать родную продадут ради пары лишних растов. Это пора менять! Мы вознесём на городской престол божественное создание. Установим благость по всему Кипеллену, а потом и во всей Растии.

— Хватит! — оборвал я. — Скольких человек вы убили, и кто тебе помогал?

Хозяин твари замотал головой.

— Помощников не назову. За всё отвечу сам, — гордо сказал он. — Умертвили шестьдесят шесть человек. Начали с бездомных и нищих, сколько бы их ни пропало никто не хватится, и страже и городскому совету на них плевать. В этом и проявляется вся их купеческая подлость. Но месяц Хрустальной луны быстро подходил к концу, а точно установить, кто, когда родился, проще среди знатных. Поэтому пришлось перейти на них. Вот только их так просто в тёмный закоулок не заманишь. Это нищему пообещал медяк или краюху хлеба, он уже за тобой и тащится, как слепой кутёнок…

Габриэль дернулся, задев стол, и снова забился в свой угол.

— Давай без этих мерзостей, — приказал я.

Гжесь пожал плечами.

— Я говорю правду — не хочешь, не слушай. Так вот с богатенькими папенькиными сынками мы намучались. Но Пресветлые богини благоволят гильдии, поэтому нам повезло. Сопливый реставратор разбудил запертую в картине тварь. Чтобы не привлекать лишнего внимания, мы попытались запечатать её в полотне, но ничего не вышло. Мне удалось лишь составить специальный раствор, чтобы подчинить её. Но его действие было очень нестабильным и нечисть переставала подчиняться, если была голодна. Пришлось выводить её на охоту. А чтобы не тратить зря время, заставлять разбираться с рождёнными в Хрустальную луну.

— На что вы надеялись? — взорвался я.

— На то что ты не вернёшься раньше времени и не влезешь в наши планы, — саркастисчески фыркнул хозяин твари.

Я сжал кулаки.

— Зачем вы наняли человека в Зодчеке?

— Сопливый реставратор успел написать письмо дядюшке, тот припёрся в музей и начал всё вынюхивать. Старик слишком хорошо разбирался, как запереть и отпустить сновидение, но рассказывать ничего не стал, поставил условие — или даем ему уничтожить картину, или катимся к дидьку — только проболтался, что все нюансы описал в своих трудах Мартин Гориц. Когда тварь с ним разделалась, оказалось, что письма при нём нет, — Гжесь вздохнул. — Такую улику оставлять было нельзя, к тому же мы получили почти весь необходимый материал и от прожорливой бестии пора было избавляться.

Ему доставляло удовольствие смаковать подробности и смотреть на наши перекошенные физиономии. Когда его слова долетали до Габриэля, и тот вздрагивал, будто от ударов, глаза Гжеся наливались фанатичным блеском и он продолжал с еще большим азартом.

— На конюшне Ночвицких тварь испугалась и хотела сбежать, но ваши недоумки перекрыли путь к отступлению и она разделалась с мальчишкой. Но и это стало на руку — тебя отстранили от дела!

— Лучше замолчи, — заревел я, наклоняясь над столом.

— Неужели испепелишь? — округлил глаза хозяин твари. — Сделай милость!

— Держи себя в руках, — простонал Габриэль. — Расправишься с этим безумцем, Серый Трибунал придёт за тобой — получишь пять лет каторги за самоуправство в лучшем случае. В худшем — лишишься способностей, а то и головы!

— Ты бы не вмешивался! — разозлился Гжесь. — Я же уже видел, как разгорается смертельная магия в его руках.

— Не дождёшься! — отворачиваясь, бросил я. — Пусть палач марает руки.

Хозяин твари надрывно засмеялся.

— А я вот не побрезговал прирезать ворчливого старикашку. Представляешь, отказался отдавать мне трактат Мартина Горица.

Габриэль пошатываясь подошёл к двери.

— Больше не могу, — еле выговорил он.

Я тоже махнул рукой и вышел из допросной.

— Вы проиграли! — кричал нам вслед Гжесь. — Гильдия всемогуща и скоро во главе неё встанет божественная сущность!

Габриэль пошёл вперёд, а я задержался. Взял Быря за плечо и шепнул:

— Делай с ним что хочешь, только