долларов организовать, кроме всего прочего, экспедицию в Саратов, где у нас был эпизод со спецназом, высаживающимся из вертолётов; отправить экспедицию в Ульяновск, где мы на специальной взлётной полосе местного авиазавода снимали огромный самолёт Ан-124, в который загонялась военная техника; да ещё и в Америку сподобились съездить.

Разумеется, картина «Ширли-мырли» ни на какие фестивали отправлена не была, критика встретила её хмуро, впрочем, к тому времени я уже смирился с тем, что нашу кинематографическую публику завоевать мне не суждено. Кроме прочих прегрешений стало широко известно о моих просоветских взглядах: я где-то обмолвился, что голосовал за Зюганова, а такое простить невозможно. Человек с прокоммунистической позицией – отрезанный ломоть, будь он хоть трижды оскароносец. В очередной раз организовалась кампания с глумливыми саркастическими рецензиями, но особого эффекта она не возымела, потому что талант убеждает публику лучше любых умозрительных заключений. Не получилось организовать компромат и по линии политической неблагонадёжности – помню, на полном серьёзе кто-то изрёк: «Такие фильмы могут породить большую кровь!» Не стал для меня сюрпризом и очередной случай актёрского предательства. На этот раз отличилась Чурикова. Отвечая на вопрос журналиста, не жалеет ли она о каких-то ролях, Инна Михайловна сказала, что, пожалуй, в «Ширли-мырли» сниматься не стоило.

Фильм вышел в 1995 году, в самое страшное для нашего кино время, когда кинотеатры закрывались, переоборудовались под мебельные магазины и автосалоны, но даже в этих суровых обстоятельствах нам удалось вернуть миллион долларов и даже какие-то копейки заработать.

Картина оказалась долгоиграющей. Во многом потому, что я заложил приёмы, опережающие время, например, использовал клиповый монтаж, который тогда набирал силу. Для меня это стало открытием: за какие-то полминуты рекламы можно, оказывается, рассказать целую историю. Особенно запомнился смешной ролик, где Александр Семчев рекламировал пиво «Толстяк». Космонавт опаздывает на старт, космический корабль улетает без него, командир спрашивает: «Где ты был?» Семчев отвечает: «Пиво пил». Сказано почти не слышно, гул ракеты перекрывает реплики, но по артикуляции ясно, о чём речь. Артист стал звездой после съёмок в рекламе – очень талантливый ролик получился. Я отметил для себя, как точно всё скроено, лаконично по репликам, прагматично по объектам. И я стал монтировать «Ширли-мырли» в непривычной для себя манере, стал зарезать сцены, не оставляя пространства на реакцию: прозвучала последняя реплика репризы и всё – встык пошла следующая, хотя публика ещё не успела отсмеяться в связи с предыдущей.

Зрители 1995 года не совсем понимали, что происходит, ещё не разобрались в новом способе подачи материала. Фильм вышел с опережением времени, что не относится к картинам «Москва слезам не верит» и «Любовь и голуби», хотя они и живут так долго. Голоса поклонников «Ширли-мырли» начали звучать только через пару десятилетий – оказалось, у фильма существует целый фанатский клуб, а однажды довелось мне оказаться в компании, где солидные люди из академической среды неожиданно стали рассыпаться в комплиментах: «Ширли-мырли» – это, мол, наша классика, мы знаем фильм наизусть…

46

О том, как работалось с Володей Кучинским, о профессии второго режиссёра, странном поведении старого товарища, а также о том, что хранилось на верхней полке шкафа

Рассказывая о своих фильмах, мне не раз приходилось вспоминать Володю Кучинского, с которым я начал работать в 1975 году. Его прислали по разнарядке на картину «Розыгрыш» ассистентом по реквизиту – ответственная и хлопотная работа, между прочим. Для меня, начинающего режиссёра, даже поиски мебели оказались тогда проблемой. Один из мосфильмовских начальников проинструктировал: весь хороший реквизит растащили по кабинетам, поэтому надо взять коменданта, вместе с ним прошерстить территорию и реквизировать необходимые для съёмок предметы интерьера. Это была настоящая подстава для дебютанта. Лучший способ приобрести врагов – пойти по кабинетам, чтоб отобрать нажитое. Так, с первых дней мне пришлось выяснять отношения с коллегами, доказывая, что мебель казённая, что она нужна для съёмок. Видимо, тогда и начала складываться моя дурная репутация в профессиональном сообществе.

Ко мне прикрепили оператора, художника, остальных участников группы, в том числе и Кучинского. Работать со мной он не хотел, честно в этом признался, но деваться было некуда. Оказалось, с профессиональной точки зрения Володя очень толковый парень. Общими усилиями нам удалось создать интересную атмосферу в кадре, в этом деле ассистент по реквизиту – важная персона, нужно ведь не только мебель подбирать, но и массу всяких мелочей, от какой-нибудь эффектной настольной лампы до киногеничной собаки.

Володя стал ко мне присматриваться, постепенно свыкся и даже проникся уважением. Думаю, что его впечатлило, как директор фильма «Розыгрыш» после очередной отмашки руководства радостно прибегал в группу, сообщал, что картина закрывается, раздавал открепительные талоны, а потом появлялся я, отменял распоряжение директора, успокаивал коллег, уверял, что всё будет нормально, и мчался к замминистра спасать ситуацию. Сюжет этот повторялся несколько раз, и в итоге отстоять картину удалось.

Кучинский внимательно следил за процессом, даже что-то «вампирское» чувствовалось в его взгляде. Володя жадно впитывал опыт, наблюдая, как из неумелых подростков получаются вполне органичные в кадре артисты, пытаясь разобраться, каким образом из весьма разрозненного материала возникает на монтаже кино.

Мы с Кучинским стали приятелями, вместе выпивали, именно ему я доверил жребий, когда не мог определиться, снимать ли мне по сценарию Черныха, – попросил Володю прочитать сценарий, и его мнение оказалось пёрышком, которое перевесило чашу весов в счастливую сторону. Так что, когда наконец я добился возможности запуститься с двухсерийной картиной «Москва слезам не верит», сразу предложил Володе пойти ко мне вторым режиссёром, что стало для него серьёзным повышением: в сравнении с должностью ассистента по реквизиту второй режиссёр – фигура.

Обычно второй режиссёр, кроме прочего, работает с массовкой, правда, я считаю неправильным доверять эту работу помощникам, занимаюсь массовкой сам. Второй режиссёр мне нужен скорее как товарищ, с которым можно поговорить, обсудить план съёмки, да и вообще для моральной поддержки. У актёров её не найдешь, они поглощены собой, операторы про картинку думают, озабочены качеством изображения, у художника свои задачи: нужно создать визуальный образ и следить, чтобы по ходу дела он соответствовал первоначальной задумке. А мне надо с кем-то посидеть, потолковать, и я в этом смысле рассчитывал на Кучинского, общался в основном с ним, видел в Володе единомышленника.

Ему очень нравилось, как я работаю, он мог восхищённо, не стесняясь превосходных степеней, отзываться об отснятом материале, и это не была лесть: «Посмотрите, ведь кажется, проходной эпизод, а получилось великолепно!»

После картины «Москва слезам не верит» его положение на «Мосфильме» укрепилось, Володю стали приглашать серьёзные режиссёры – Абдрашитов, Шахназаров, хотя работать с ними оказалось непросто: он отстаивал своё мнение, спорил, а наши режиссёры привыкли слушать собственное эхо, их, как правило, раздражают сторонние суждения, это я с Володей держался на равных, был готов вести дискуссии.

Сразу после «Москвы…» Кучинского взял к себе вторым режиссёром Михалков. Володя потом рассказывал, сколько издевательских шуточек было отпущено членами съёмочной группы фильма «Родня» по поводу нашей картины «Москва слезам не верит». Ещё он рассказал о смешном эпизоде: как-то собрались они выпить, но никак не удавалось достать спиртного, ходили по очереди в магазин в расчёте на узнаваемость, но тщетно: сотрудники магазина даже Михалкова знаменитостью не посчитали. И вот пошёл за водкой Кучинский, отрекомендовался вторым режиссёром фильма «Москва слезам не верит», и его уважили. Вернулся Володя гордый, с бутылками в руках, и сказал торжествующе коллегам: «Вот чего стоят все ваши шедевры!»

Мы с Володей поддерживали отношения и после съёмок, в киношной тусовке он считался компанейским парнем со связями и обширным кругом знакомств. Кучинский был моложе меня на десять лет и только в 1981-м окончил Институт культуры – не самый престижный вуз, однако его диплом режиссёра позволял рассчитывать на самостоятельную работу.

Потом мы снимали «Любовь и голуби», где Володя уже находился в статусе маститого профессионала и закадычного друга. Он пристроил ко мне художником по костюмам свою жену Наташу Моневу, и таким образом ей удалось прорваться в достаточно закрытую кинематографическую касту. На этой же картине появился у нас новый директор Саша Литвинов, и втроём мы составляли прочную команду – коллег, единомышленников, друзей.

В 1989 году у Володи вышла его первая самостоятельная полнометражная картина «Любовь с привилегиями». Во многом он шёл по моим следам, взял, например, сценарий Черныха, да и подбор актёров тоже осуществлялся явно под впечатлением от картин,