Стелла ничего не увидела, кроме снежных вихрей, но внезапноветер взревел, словно дьявол, и из серых сумерек появился ее муж. Поначалу онаувидела только движущиеся в снегу пятна цвета: красное, черное, темно-зеленое,светло-зеленое, затем эти цветовые пятна трансформировались в пиджак,фланелевые брюки, зеленые сапоги. Существо галантно протягивало ей шляпу, илицо его принадлежало Биллу, лицо, еще не тронутое раком, который и свел его вмогилу (может, она боялась именно этого? Боялась увидеть изможденную теньсвоего мужа, узника концлагеря с обтянутыми кожей скулами и провалившимисяглазами?), и Стелла почувствовала безмерное облегчение.

– Билл? Это действительно ты?

– Разумеется.

– Билл, – повторила Стелла и радостно шагнула к нему. Однанога зацепилась за другую, она подумала, что упадет, упадет сквозь него, вконце концов кто он, как не призрак, но Билл заключил ее в объятия, такие жекрепкие, как и в тот день, когда он перенес ее через порог дома, который послеего смерти она делила только с Олденом. Он поддержал ее, а мгновение спустя онапочувствовала, что его шляпа плотно сидит на ее голове.

– Это действительно ты? – повторила Стелла вопрос,всматриваясь в его лицо, глаза, черные как вороново крыло, которые еще незапали в глазницы, в хлопья снега на пиджаке в красно-черную клетку, напрекрасных каштановых волосах.

– Это я. – улыбнулся он. – Мы все.

Он чуть отстранился, и она увидела остальных, выходящих изснега, которым ветер заметал Протоку в сгущающейся тьме. Крик, одновременнорадостный и испуганный, сорвался с ее губ, когда она увидела Маделину Стоддард,мать Хэтти, в синем платье, раздувшемся на ветру, словно колокол, рука об рукус отцом Хэтти, не обглоданным скелетом, лежащим на – дне вместе с«Танцовщицей», а молодым и здоровым парнем. А за ними...

– Аннабелль! – воскликнула Стелла. – Аннабелль Фрейн, ты лиэто?

Да, Аннабелль, Стелла узнала желтое платье, в которомАннабелль пришла на ее свадьбу, и, когда она потянула Билла к своей лучшейподруге, ей показалось, что воздух наполнился запахом роз.

– Аннабелль!

– Мы все здесь, дорогая. – Аннабелль взяла ее за другуюруку. Желтое платье, которое показалось в те дни слишком Вызывающим (но,учитывая репутацию Аннабелль, до Скандального не дотянуло), оставляло ее плечиобнаженными, но Аннабелль, похоже, холода не чувствовала. Ветер играл ееволосами, мягкими, темно-русыми. – Только чуть подальше.

И Билл с Аннабелль потянули Стеллу за собой. Другие фигурывыступили из снежной ночи (ночи ли?). Стелла узнавала многих, но не всех. ТоммиФрейн присоединился к Аннабелль. Большой Джордж Хейвлок, по-дурацки погибший влесах, шагал чуть позади Билла. Тут был и мужчина, который двадцать летпроработал на маяке в Голове Енота и каждый февраль приезжал на остров, чтобыпоучаствовать в турнире по криббиджу, который проводил Фредди Динсмор. Стелланикак не могла вспомнить его фамилию. Увидела она и самого Фредди. А чуть встороне – Расселла Боуи, с написанным на физиономии удивлением.

– Смотри, Стелла. – Билл протянул руку, и, проследив за нейвзглядом, она увидела торчащие из снега носовые части кораблей. Только то былине корабли, а скалы. Они вышли к Голове Енота. Они пересекли Протоку.

Она слышала голоса, хотя и не знала наверняка, произнесеныли эти слова вслух:

Возьми меня за руку, Стелла...

(возьму)

Возьми меня за руку, Билл...

(возьму, возьму)

Аннабепль... Фредди... Расселл... Джон... Эггигш... Френк...возьми меня за руку, возьми меня за руку... меня за руку... (ты же любишь)

– Ты возьмешь меня за руку, Стелла? – Новый голос.

Она обернулась. Бык Саймс. Он тепло ей улыбался, однако ееохватил ужас от приговора, который она прочитала в его глазах. Стеллаотпрянула, еще сильнее сжав руку Билла.

– Уже...

– Пора? – закончил вопрос Бык. – Да, Стелла, полагаю, пора.Но это не больно. Во всяком случае, раньше никто боли не испытывал.

Она разрыдалась, неожиданно для себя, выплеснула все слезы,не выплаканные раньше, и взяла Быка за руку.

– Да, я буду любить, да, я любила, да, я люблю.

Они стояли кружком посреди снегопада, покойники Козьегоострова, а вокруг ревел ветер, забрасывая их снеговыми зарядами. Она запела. новетер унес слова. Они запели все вместе, как поют дети тихим летним вечером,ясными, чистыми голосами. Они пели, и Стелла чувствовала, как уходит к ним и сними, наконец-то преодолев Протоку. Если боль и была, то несильная, несравнимаяс той, что испытала она, теряя девственность. Они стояли в ночи. Их заметалснег, а они пели. Они пели и...

***

...и Олден не мог сказать Дэвиду и Лоис, но на следующеепосле смерти Стеллы лето, когда дети, как обычно, приехали на две неделинаостров, он сказал Лоне и Холу. Он сказал им, что во время зимних метелей,когда ветер, казалось, пел человеческими голосами, он вроде бы даже разбиралслова: «Славим Господа великодушного, славим Создателя всего сущего...»

Но он не мог сказать (представьте себе, что такое говоритлишенный воображения тугодум Олден), что иной раз, слыша эти звуки, он начиналдрожать от холода даже рядом с печью. Он откладывал рубанок или капкан, которыйсобирался починить, думая о том, что ветер поет голосами тех, кто умер и ушел сострова... но ушли они недалеко, стоят где-то на Протоке и поют, словно дети.Он вроде бы слышал их голоса и в те ночи, когда спал и ему снилось, что он поетотходную молитву, невидимый и неслышимый, на собственных похоронах.

О таком вообще не говорят, и, хотя это совсем не секрет,подобные темы обсуждению не подлежат. Стеллу, замерзшую насмерть, нашли наматерике, через день после бурана. Она сидела на валуне, в двухстах ярдах к югуот Головы Енота, превратившись в ледяную статую. Доктор, который ездил на«корветте», сказал, что такого ему видеть еще не доводилось.Стелла прошлапешком больше четырех миль, а вскрытие показало наличие множественных метастаз.Сказал ли Олден Дэвиду и Лоис, что у нее на голове была не его кепка? Ларри Маккинэту шляпу узнал. Так же, как и Джон Бенсон. Он это прочитал в их взглядах. Онсам тоже не забыл, как выглядит старая шляпа его отца, хорошо помнил, где и какпорваны и загнуты поля.

– Есть вопросы, на которые не надо спешить с ответом. – могбы сказать он детям, если бы знал как. – Такие вопросы следует хорошенькообдумывать, пока руки делают свою работу и греются о большую кружку с кофе.Возможно, вопросы эти задает Протока: поют ли мертвые? любят ли они тех, ктожив?

По вечерам, после того как Лона и Хол вернулись к родителямна материк, уплыли на лодке Эла Кэрри, помахав на прощание рукой, Олден долгоискал ответы на эти вопросы и на другие, думал о том, как на голове Стеллыоказалась шляпа его отца. Поют ли мертвые? Любят ли они? И в долгие, полныеодиночества ночи, когда его мать, Стелла Фландерс, лежала в могиле, Олденучасто казалось, что ответ положительный. На оба вопроса.