10 ноября стало днем его «коронации» – официального введения в должность лорд-мэра. Все евреи Ист-Энда, число которых недавно удвоилось благодаря массовой иммиграции, чувствовали, что его избрание каким-то образом возвысило и их, и толпами явились поглазеть на лорд-мэра и громко приветствовать его. И тогда он вышел к народу в своей великолепной мэрской мантии, с тяжелой золотой цепью, кивая направо и налево, помахивая рукой, и на его лице было несвойственное для него ликующее выражение.

Золотая карета, запряженная шестью гарцующими белыми лошадьми, была как из сказки, вот только Маркус, подобно многим лорд-мэрам до него и многим после, больше походил на тыкву, чем на Золушку.

Мэр, писала одна газета с грубой откровенностью, «невысок, толст и уродлив, и тем не менее не кажется неуместным позади герольдов с трубами в черном и золотом, надувающих щеки и сверкающих глазами из-под черных остроконечных шляп».

В следующие двенадцать месяцев он почти не бывал у себя в кабинете больше часа или двух за раз, а иногда и того меньше. Его календарь был заполнен приемами, одни прямо вытекали из его обязанностей мэра, другие – из высокого положения, которое давал ему пост. Энрикес цитирует записи из его дневника:

«Среда, 19 ноября:

В 10:30 был в Олд-Бейли… В 11:00 принимал олдермена Хаддерсвильда, который пришел посоветоваться со мной как с лорд-мэром относительно того, куда ему вложить его средства, ибо, по его словам, наслышан о моей неподкупности и талантах.

В 12:30 вместе с леди-мэршей был на мемориальной службе принца Эдуарда Саксен-Веймарского. Вернулся в 1:30 в Мэншн-Хаус, обедал с лордом Сэндхерстом и договорился с ним о том, что возглавлю ужин по сбору средств в фонд Миддлсекской больницы. В 2:30 встречался с членами комитета лондонского порта… В 4:15 велел подать им чай. Ужинал в „Трокадеро“, председательствовал на сборе средств для синагоги в Брондсбери. Собрали 4200 фунтов. Сам дал 100. Прочел четыре речи. Леопольд де Ротшильд поднял бокал за мое здоровье.»

В таком вихре событий даже столь энергичному человеку, как Маркус, трудно было находить время, чтобы думать о делах «Шелл». Встречи с ним дожидались Детердинг, Лейн, пара высоких комиссаров от Ротшильдов по поводу их нефтяного предприятия. У Маркуса не хватало времени на всех них, и он допустил, чтобы критическая ситуация перешла в катастрофу.

В конце декабря Сэм попытался привлечь его внимание, поставив в известность о том, что впервые за все свое существование «Шелл» собирается закончить год с убытками.

Маркус же торопился подготовить Моут к Рождеству. Родные и друзья собирались к нему на праздники. Он занят и подумает об этом позже. 28 декабря он получил письмо, которое в конце концов заставило его сесть и все хорошенько обдумать. Оно пришло от Лейна, который когда-то помогал ему сделать первые неуверенные шаги в деле переработки и транспортировки нефти, который вел переговоры по его главным контрактами, который помогал финансировать его первую «революцию», который был одним из директоров старого синдиката и самым незаменимым членом правления «Шелл». И в этом письме он объявлял о своей отставке: «…Недавние события вынудили меня в некоторой степени ознакомиться с внутренними механизмами компании „Шелл“; и именно это и подвело меня к выводу, что, если не будут предприняты радикальные перемены в курсе и деятельности компании, я не смогу позволить себе разделить ответственность за ее результаты. Я ясно наблюдаю, что лондонское руководство не делает никаких выводов из опыта. но совершает все те же безрассудные ошибки из-за недостатка управления и контроля».

Его особенно беспокоило, что все предприятие работает наспех, без внимания к деталям, сначала делает, а потом думает: «Вы и сейчас, и раньше слишком занятой человек, чтобы стоять во главе такой организации. Мистер Сэм некомпетентен; а больше никого нет. Это бизнес, как я ясно вижу, где никто ничего не смыслит в управлении. По-видимому, есть только одна руководящая мысль: вкладывать капитал, поднимать большой шум и вверять судьбу провидению».

Такими компаниями, как «Шелл», продолжал он, «нельзя руководить, время от времени бросая взгляд, если выдалась свободная минутка, или полагаясь на какой-то блестящий удачный ход». Это дело требует громадной усидчивости и дальновидности, постоянного внимания, постоянного упорного труда, к которой, будем говорить прямо, Маркус совершенно неспособен. И заключал: «Я не вижу никаких перспектив для „Шелл“, если ею будут управлять подобным вышеописанным образом. Сенсация состоялась, на ней сделали капитал; но она не может продлиться долго, и пузырь лопнет».

Лейн был прав по всем пунктам. Насколько беспорядочно Маркус вел дела, прекрасно иллюстрируют соглашения, подписанные им по Азиатской нефтяной компании и Бенджамином от его имени по спиндлтопскому контракту. В первом случае Маркус обнаружил, что Детердинг настолько отошел от духа соглашения, что, можно сказать, аннулировал его, но, когда он решился обратиться в арбитражный суд, оказалось, что окончательный договор так и не был заключен, только соглашение о заключении договора.

Что касается Спиндлтопа, то там ситуация сложилась еще более фарсовая. Спиндлтоп входил в сферу деловых интересов клана Меллон. С Меллонами подписали контракт, и Маркус рассчитывал, что такая солидная фирма выполнит все свои обязательства. Он ошибся. Нефть можно было добыть и в других местах Восточного побережья, но по цене гораздо выше, чем 25 центов за баррель, указанной в их контракте, и в июле 1903 года Меллоны его разорвали.

Маркус обратился за советом к нью-йоркской юридической фирме «Голдман и Стайнхарт», и там ему сказали, что претензии его совершенно разумны. Вопрос лишь в том, сумеет ли он настоять на своем. Там полагали, что нет. Весь контракт, по-видимому, представлял собой всего лишь «соглашение о заключении договора, а не сам договор». И прибавили: «Признаемся вам откровенно, по нашему мнению, условия контракта прописаны исключительно небрежно…»

В ноябре 1903 года закончился срок пребывания Маркуса на посту лорд-мэра. «…Прекрасно провел наш рабочий год, – записал он в дневнике, – но от души рад, что он закончился. Могу искренне сказать, что ухожу в отставку без сожалений и благодарю Бога, что он хранил мое здоровье и благополучие моих близких на протяжении всего тяжелого и полного событий года, который мы наконец-то миновали».

Он получил возможность снова заняться «Шелл», но было уже слишком поздно. Пузырь, как и предупреждал Лейн, лопнул.

Все как будто случилось в один момент. Конечно, «Шелл» была больше перевозчиком, чем производителем. После неудачи со Спиндлтопом у Маркуса осталось пустовать четыре крупных танкера, построенных специально для Техаса, и он переоснастил их для перевозки скота. В это же время имела место международная рецессия в торговле, из-за чего рухнули грузовые тарифы. «Стандард ойл» развязала против него очередную войну цен, сбивая их то в Европе, то на Востоке, а иногда и везде сразу. Сердитые письма полетели между Маркусом и Детердингом, между Маркусом и Ротшильдами. Акции «Шелл» упали в цене, а из-за слухов о трудностях компании обрушились еще ниже. Между 1903 и 1906 годами цена акции сократилась с 3 фунтов до 23 шиллингов. Детердинг, который давно глядел на «Шелл» голодными глазами, приготовился к прыжку.