Почти всех детей ждала блестящая будущность. Старшая, Элис, родилась в 1851 году, стала первоклассным гебраистом, и некоторые ее переводы традиционных еврейских гимнов вошли в богослужение у либеральных иудеев. Леонард, младше ее на два года, вошел в элитарный круг, собравшийся вокруг доктора Джоуитта в Баллиол-колледже. Окончив курс современной истории, он быстро занял прочное положение авторитета по германской политической мысли; но в основном его интересовал труд на благо общества, и после Оксфорда он проводил много времени в Ист-Энде и в социальном приюте, открытом Кэноном Барнеттом в Тойнби-Холл. Прежняя жизнь никак не подготовила его к картинам бедности и убожества, которые он увидел в проулках Уайтчепела, и он не мог не сравнивать ее с изобилием, царившим в его семейном кругу.

Леонард, возможно смущенный своим богатством, тратил большую его часть на других и очень мало на себя. Он не любил путешествовать первым классом, обедать в ресторанах первого класса, покупать в магазинах первого класса, заказывать одежду индивидуального пошива и потому выглядел как джентльмен на мели. Часто бывая в клубах для рабочих, он старался не выделяться среди них. Но ему никогда не удавалось добиться впечатления, будто он один из них, ведь, если даже он одевался как народ, говорил он как дворянин, выпускник публичной школы, Оксфорда, Баллиол-колледжа – голосом привилегированного класса.

Он был одаренным оратором, автором и мыслителем. Доктор Джоуитт считал, что его коснулся гений. Казалось, что, какую бы стезю он ни избрал, его ждет триумф. «Мы с вами принадлежим к народу, который способен на что угодно, кроме неудачи», – сказал ему престарелый лорд Биконсфилд. Леонард придерживался отчаянно радикальных взглядов, но отнюдь не был вечно спешащим юнцом. В 1879 году он отправился в поездку по Америке, там подхватил ревматическую лихорадку и умер. Ему было двадцать шесть.

Родных глубоко потрясла его смерть, и тогда функции брата взял на себя Клод, который был на пять лет младше. Леонард был для Клода идеалом, критерием, по которому он мерил себя. И Клод не обманул ожиданий.

Клод Голдсмид Монтефиоре, родившийся в 1858 году, был младшим ребенком в семье. В детстве он перенес тяжелое воспаление легких и с тех пор был особо восприимчив к заболеваниям бронхов. Пожалуй, он был не так уж хрупок, как думали его родители, но ему не разрешили ходить в школу. Даже когда он вслед за братом уехал учиться в Баллиол-колледже, его посчитали слишком слабым для того, чтобы жить в обычных для университета спартанских условиях, и поселили у одного из его преподавателей – барона Паравичини, итальянского аристократа.

В Оксфорде Клод не был одним из веселых заводил. По состоянию здоровья он не мог заниматься спортом и активными развлечениями. Он никогда не пил и не курил. Он чурался, считая их легкомысленными, всех обеденных и дискуссионных клубов, литературных обществ, всех внеучебных занятий, которые делали Оксфорд Оксфордом. Более того, он чувствовал, что ему не хватает образования, полученного до поступления, и старался наверстать упущенное в Баллиоле, так что его студенческие годы, как и последующие, были годами интенсивной учебы и прилежания. Он изучал классическую филологию и, конечно же, взял первый приз. Как сказал он позднее, ни один другой успех в жизни не значил для него так много, как этот.

После Баллиола он провел некоторое время в Германии. Благодаря немецким гувернанткам и учителям и курсу германской истории и литературы он чувствовал себя в немецкой культуре и языке почти как дома. Он восхищался глубиной и силой немецкой науки, которая была ему больше по вкусу, чем фривольность, которая порой отличала Оксфорд, хотя он и сохранил глубочайшую привязанностью к Баллиол-колледжу.

Когда Клод еще поступал в Оксфорд, у него были туманные идеи о том, чтобы стать раввином, но под влиянием либеральных идей Т.Х. Грина и либерального христианства Бенджамина Джоуитта ему стало трудно полностью разделять догматы иудаизма. У него еще оставалось ощущение религиозного призвания, однако – и даже если – он уже не мог исповедовать веру, приличествующую раввину, он все же мог приобрести необходимую для этого ученость. Клод взял в наставники Соломона Шехтера, великого талмудического ученого своего поколения. Клод познакомился с ним в Германии и пригласил в Англию, где тот позднее преподавал Талмуд и раввинистическую литературу в Кембридже.

В 1891 году доктор Джоуитт предложил Клоду выступить на Гиббертовских чтениях в Оксфордском университете с лекциями на тему «Происхождение религии на примере древних евреев». Впоследствии лекции были опубликованы в виде книги и по сути содержали новое изложение иудейской веры. Джоуитт был в восторге от результата: «Похоже, вы проделали поистине драгоценный труд; мне думается, что в иудаизме еще предстоит проделать немалую работу; христианство ушло вперед; не должен ли и иудаизм совершить аналогичный прогресс от буквы к духу, от национального к историческому и идеальному? Евреям не обязательно отказываться от религии отцов, но они не должны отказываться и от самых высоких истин, будь то из учений Иисуса или из греческой философии».

«…Прогресс от буквы к духу…» Фактически это было выражение цели тех реформ, которые представлял себе Монтефиоре.

Лили Монтегю нашла в его идеях ответы на многие свои сомнения в иудаизме, и из их общего поиска вырос Еврейский религиозный союз, который устраивал «дополнительные службы» по вечерам в субботу, где женщины и мужчины сидели вместе, а не порознь, как в синагогах, где гимны пели на английском языке, а не на иврите и где звучали ученые речи еврейских мудрецов всех оттенков убеждений, а порой даже и христиан.

Со временем Еврейский религиозный союз созрел для того, чтобы расширить свой охват. Его члены, писал Монтефиоре, «нуждались в религии; они нуждались в иудаизме, последовательном и удовлетворяющем; им не нужно было просто «богослужение». Они не просто утратили связь с ортодоксальным богослужением. Они утратили связь и сомневались в истинности самих ортодоксальных принципов, ортодоксальных верований».

Собственные взгляды и верования Монтегю к тому времени были уже хорошо известны, но Клод не хотел формулировать новую теологию, потому что хотел сохранить Еврейский религиозный союз в качестве общей, всеохватывающей религиозной организации для всех иудеев, желающих разобраться, из чего состоит их вера.

По некоторым базовым вопросам он был един с ортодоксами. Бог для него был единственным и единым «правителем и вседержителем, единым верховным духом, который есть источник всех духов и всей духовной жизни». Он верил, что «души или духи людские не полностью растворяются или уничтожаются после смерти». Он верил также в «миссию Израиля».

Разногласия касались Откровения и авторитета, и эти вопросы связаны между собой. Ортодоксальные иудеи верят, или должны верить, что Библия и Талмуд вмещают Божью волю, что раввины являются истолкователями этой воли и что вследствие этого их авторитет абсолютен.

Монтефиоре отвергал первую часть этого убеждения и потому не мог принять вторую: «Мы не признаем обязательного авторитета, стоящего между нами и Богом, будь то человека или книги, церкви или кодекса, традиции или ритуала… Мы не должны признавать ничего из того, что не кажется нам правильным. Авторитет Книги, насколько она им обладает, состоит в ее ценности, и насколько она ценна, настолько и авторитетна. Книга верна не потому, что она от Бога; она от Бога настолько, насколько она верна».