Обе стороны всячески использовали радио, занимаясь с его помощью информированием, вербовкой, пропагандой[603]. Республиканцы к тому же успешно использовали кино: с самого начала войны в кинотеатрах стали показывать советские фильмы. Чемпионом проката был «Чапаев» – сильно романтизированная история красного партизана, героя Гражданской войны в России. Он поднимал крестьян на защиту революции и в конце героически погибал. В Испании, правда, кинооператоры часто не ставили в проектор последнюю бобину пленки и оставляли зрителей с впечатлением, что Чапаев выжил.

Другой картиной, разжигавшей воображение испанских коммунистов, была «Мы из Кронштадта» Ефима Дзигана, где матросы-анархисты из Кронштадта преображаются в дисциплинированный отряд Красной армии. Само собой, анархисты, знавшие правду о подавлении большевиками Кронштадского мятежа, не испытывали такого энтузиазма по поводу фильма. Не сходил с экранов также «Броненосец «Потемкин» Сергея Эйзенштейна, как и ряд других советских фильмов. Показывали документальные фильмы, снятые в воюющей Испании. Советские режиссеры Роман Кармен и Борис Макасеев сняли «Мадрид обороняется», «Мадрид в огне» и полнометражную «Испанию»[604].

Республиканское правительство субсидировало новостные выпуски и пропагандистские фильмы, такие как «España Leal en Armas» («Верная Испания во всеоружии»), над которым работал Луис Бунюэль, а потом, когда появились собственные киностудии, «Мадрид» Мануэля Вильегаса Лопеса, «Viva la Republica», «Los Trece Puntos de la Victoria» («13 пунктов победы») и самый знаменитый из всех – «Надежда» Андре Мальро и Макса Оба, вышедший уже после войны. Даже каталонский Женералитат создал собственную киностудию, «Laya Films», выпускавшую еженедельные журналы новостей «España al dí» и снявшую около 30 документальных лент[605].

Весной 1937 года, когда чаша весов в войне пропагандистов стала наконец клониться на сторону республиканцев, в Париже прошла Международная выставка искусства. Павильон республики прогремел картиной Пикассо «Герника», а также работами других больших художников, включая Жоана Миро, Александера Кальдера, Луиса Лакасы, Жосепа Луиса Серта, Орасио Феррера и Энтони Бонета. Националистское правительство разместило на выставке собственную экспозицию, но под флагом Ватикана. Главной в ней была алтарная роспись Хосе Марии Серта «Заступничество святой Терезы за испанское воинство»[606].

Другим крупным событием стал Международный конгресс писателей в защиту культуры, заседавший в Валенсии и Мадриде, а потом в Париже. Это была настоящая фронтовая операция коммунистов с участием писателей из Испании, СССР, Франции, Британии, США и Южной Америки, а также беженцев из стран оси[607]. Но попытке коммунистов установить на левом фланге свою культурную и политическую гегемонию не способствовали события в Москве.

Гражданская война в Испании не длилась еще и месяца, когда начался первый из больших показательных процессов. Любого, кто осмеливался их критиковать, объявляли замаскировавшимся фашистом. Виктору Сержу, обрушившемуся на них в Париже, рабочий-коммунист крикнул: «Предатель! Фашист! Что бы ты ни делал, Советский Союз есть и останется родиной угнетенных!»[608] За редкими исключениями (вроде поэта Андре Бретона) социалисты не смели подать голос, так как интересы Народного фронта требовали уважения к коммунистам.

Андре Жид приготовил выступление о советской диктатуре, но прознавший об этом Илья Эренбург устроил так, что бойцы коммунистической милиции с Мадридского фронта забросали его телеграммами с мольбами не «наносить им смертельный удар». Жид был поражен: «Сколько на меня обрушится клеветы! В испанской милиции меня сочтут предателем!» В самой Испании газета ПОУМ «La Batalla» печатала критические материалы о московских процессах, чем сильно увеличивала враждебность коммунистов к их марксистским соперникам. Даже вожаки НКТ пытались не позволять своей печати нападать на сталинские расправы в момент острой нужды в советском оружии. Недальновидность, даже слепота западных правительств и их слабость перед лицом Гитлера и Муссолини обеспечивала Коминтерну очевидную монополию на сопротивление фашизму.

Все это время республика страдала от своей зависимости от советских поставок, подтверждавшей страхи и предрассудки меньшинства, к которому обращалась пропаганда националистов. В декабре 1938 года Черчилль пришел наконец к выводу, что «победа испанского правительства представляет для Британской империи гораздо меньше риска, чем победа генерала Франко». О Невилле Чемберлене он сказал, что «ничто не усиливает влияние премьер-министра на благополучное общество так, как уверенность, что он дружественно настроен к генералу Франко и к делу националистов в Испании»[609]. Небольшая часть населения, не более 20 процентов от общей численности, оказывала, казалось, больше влияния на британскую и вообще на западную политику в отношении Испании, чем весомое большинство, поддерживавшее республику. На этом фоне роль коммунистов в политике республики в конце концов помогла националистам одержать победу в пропагандистской войне. Политика умиротворения и западный бойкот республики значительно усилили влияние Коминтерна, который стал претендовать на роль единственной реальной силы в борьбе с фашизмом.