очень милая дама, и главный продюсер Петр Петров. Он должен сказать им, что он приехал узнать, какие дела вообще, покурить в курилке с коллегами и т. д.

Главный редактор выглядела эффектно, она была эффектной дамой. Она обняла его, они обнялись. Главный редактор внимательно выслушала рассказ Вязенкина о том, что случилось в Грозном, сказала, что это не их забота разбираться, кто прав, кто виноват. Их профессия новости. Ему снова стало спокойно, и он почувствовал уверенность, прилив сил. Все-таки она замечательная женщина — эта главный редактор!

Она обратила внимание, как он плохо выглядит, спросила почему.

Он сказал, что переживал.

Она посоветовала ему заняться бегом на беговой дорожке.

Вязенкин сказал, что у него дома нет беговой дорожки, но есть гантели.

Она сказала, что он сильный — какие у него бицепсы! Она сказала, что он может теперь целый месяц отдыхать, заняться собой. Корреспонденту необходимо иметь респектабельный внешний вид. «Следите за стилистикой речи, милый Гриша!» — сказала она.

Вязенкин зашел к главному продюсеру Петру Петрову, сказал, что его месяц теперь не будет на работе — он уезжает на курорт поправлять здоровье. Петр Петров тоже выглядел усталым — он кашлял и сморкался, сказал, что простудился некстати. Они стали беседовать. Но Петру Петрову позвонили, и он долго разговаривал по телефону. Вязенкин терпеливо ждал. Потом Петру Петрову сразу позвонили снова.

В коридоре Вязенкин встретился с редактором Ленком, та торопилась на перегон. Ленок чмокнула его и сказала — привет, привет! Потом — пока, пока! И убежала на перегон принимать картинку со спутника.

— Над Атлантикой шторм, — произнес Вязенкин, когда Ленок скрылась за поворотом коридора. Он спустился на первый этаж: отстоял в очереди, и со ста пятьюдесятью коньяка и бутербродами уселся за столик среди разных людей приличного вида. Люди умно разговаривали между собой. Вязенкин опрокинул в два залпа сто пятьдесят и зажевал бутербродами. Посидев немного для приличия, он поднялся и направился к выходу из телецентра. Но по ходу встретил Пестикова. Тот только что вернулся из Грозного: рассказал, что как Вязенкин уехал, он на следующий день попросился вслед за ним. Потому что тоже стало невмоготу. Отпустили. Но в Пятигорске он не ночевал, Капуста сразу отвез его в аэропорт. И вот только прилетел.

— Выпьем? — сказал Вязенкин.

— Не могу. Кредит выплачивать.

— Я тебе выпить предлагаю, а не взаймы прошу.

— За рулем я.

— Тогда прости. А я иду в отпуск, буду месяц гулять. Не знаю, чем займусь, поеду к родителям. Про скандал с Твердиевичем и трупами уже забыли. Новости, сказали, наша профессия.

Начался его отпуск.

В шумном телецентре оставаться не хотелось. Дома на Ботанической Вязенкин поставил перед собой коньяк и включил компьютер. Запустил «Медал оф хонор». Прилично начал миссию: где-то к полуночи, расстреляв все патроны, забросав англичан гранатами, миссию провалил. Он допил коньяк и стал укладываться, и в это время зазвонил телефон. Высветился знакомый номер, — звонила его жена.

— Алло, ты пьян?

Она всегда так — не любит ждать: выгнала, ну, потерпи пару дней, дай мужчине обдумать свое поведение — придумать логическое оправдание. В конце концов, может, он и не собирается тебе врать, а скажет всю правду. И ты простишь его. Не за все, а только за искренность.

— Дорогая, клянусь, это Пестиков. Я скучал.

Они долго ругались по телефону. Вязенкин решил про себя, что как только договорит, оденется и спустится вниз на улицу, прогуляется до круглосуточного и купит еще коньяку, но маленького «двести пятьдесят». Перешли к взаимным обвинениям. Вязенкин вспоминал, что жена сделала ему плохого в жизни; она вспоминала обиды, нанесенные им. Оскорблений получилось почти вровень каждому. В час ночи разрядилась батарея на телефонной трубке. В час тридцать Вязенкин уже пил коньяк из круглосуточного. В два он заснул.

* * *

Когда мужчине надоедает считать время, а время перестает считаться с ним, он пытается обмануть всех вокруг — идет бриться.

Вязенкин смотрел на свое отражение в зеркале.

Грандиозные планы строились в его голове: он подумал, что можно купить тренажер, чтобы делать на нем упражнения на разные группы мышц. Он напряг бицепс. Бицепс был худ. Он наспех побрился, ополоснулся и выбежал из дому. Торопливым, нервным шагом дошел до круглосуточного.

— Пива. Три. — Подумал. — Пять. — Поразмыслил. — И чекушку коньяка. — Решился. — Давайте, девушка, пол-литра. На сдачу орехов, колбасы, сигарет, молока и пряников.

Было утро вторника.

В парк через парадные ворота вбегали по одному и парами бегуны. Они были все в модных спортивных трико, ярких кроссовках. Вязенкин подумал, что бег очень полезен для сердечной мышцы.

В груди стало покалывать, поламывать, потягивать.

Он еще в Грозном ощутил… после обожженных трупов и скандала с Твердиевичем: грудь сдавило, а потом вдруг что-то внутри провалилось, будто из горла в живот. Снова и снова. Он стал считать пульс. И вдруг не услышал сердца! Он испугался, отдернул пальцы с запястья. Притих, затаился. И с облегчением почувствовал, услышал, как сердце в нем снова пошло. Сердце с этого момента стало работать с перебоями: оно вдруг замирало, потом сильно ударяло. И казалось, будто кровь рвалась наружу из сосудов и вен: будто крови у него стало больше, чем положено иметь обычному человеку.

Он брел по парку. Его обгоняли бодрые бегуны. Сердце замирало, стучало, шло ровно, снова замирало. Он обошел фонтан, посидел на скамье, пощурился на хорошую погоду. Прибежали собаки. Вязенкин с опаской стал оглядываться по сторонам. И понял отчего. Он ждал появления собаки без верхней челюсти. Господи, как же она дышит! Какой урод! Он не стал дожидаться, вынул из пакета каталку, развернул, понюхал. И швырнул колбасу на асфальт.

Собаки стали драться за еду.

Вязенкин поднялся и, не оглядываясь, заспешил из парка. За его спиной громко рычали псы. Вязенкин знал, что пришел тот — без верхней челюсти. Ему стало страшно. Мимо пробежал бегун. Вязенкин вздрогнул, шарахнулся. Бегун пробежал мимо, вовсе не обращая внимания на мужчину с бритвенными порезами на подбородке и с красными глазами, как от недосыпа.

Дома он успокоился. Поразмыслил — отчего это он так испугался. Не боится же он собаку? Чертову собаку. Нет, конечно. Ни боже мой. Он черта не боится! Он боится людей… Тот бегун внезапно испугал его. Да-да, точно — бегун! Бегун бежал к своей цели: он был опрятен, аккуратно выбрит. Он мог сбить Вязенкина с ног. Он бы извинился и побежал дальше.

«Я не боюсь людей!» — подумал Вязенкин.

Когда он выпил, он посмеялся над собой. И запустил «Медал оф хонор».

— Не возьмешь! — крикнул