В понедельник 16 мая 2005 года я вернулся после обеда на рабочее место на втором этаже северо-западного крыла большого офисного здания в ничем не примечательном бизнес-центре в пригороде между Далласом и Форт-Уортом. Я был молодым главным редактором журнала Spirit, издания, которое выпускала авиакомпания Southwest Airlines. Мой обед состоял из большого сэндвича с курицей, съеденного в машине по пути в офис. Я был немного раздражен – как сэндвичем, так и работой в бортовом авиажурнале в пригороде Далласа.

На моем рабочем столе одиноко лежала записка, которую сложно было не заметить. На ней значилось незнакомое мне имя человека, название крупной медиакомпании, которую я знал, и нью-йоркский номер телефона.

И вот что удивительно. Название медиакомпании было Hearst[1]. Это огромный холдинг со штаб-квартирой в Нью-Йорке. Он издает много ведущих журналов не только в США, но и по всему миру. Корпорации принадлежат Cosmopolitan, Marie Claire, Good Housekeeping, Popular Mechanics, Esquire и многие другие.

Я, конечно, перезвонил. И вот что услышал.

– Я директор по персоналу компании Hearst Magazines. Ищу редактора журнала и хотел бы переговорить с вами.

Для меня эти слова прозвучали неожиданно. Ведь у меня была неплохая работа. Мой авиажурнал входил в число лучших из 9 или 10 авиажурналов в США. В 30 лет я был успешным человеком. Но как работник СМИ я плелся в хвосте списка лучших. Esquire был вершиной медиабизнеса, а я со своим Spirit скромно покуривал в сторонке.

Поэтому интерес директора по персоналу такого монстра, как Hearst Magazines, несколько удивил меня. Судя по всему, он недавно летел авиакомпанией Southwest Airlines из Филадельфии в Питтсбург (или наоборот), от нечего делать достал наш Spirit из кармана впереди стоящего кресла, полистал журнал и подумал, что он неплох.

В голове промелькнуло: «Вот это номер!» А потом: «Тут, видимо, какая-то ошибка». И дальше: «Тут наверняка какая-то ошибка».

Я почувствовал себя так, как всегда чувствую, когда на горизонте маячит какая-то перспектива: ощутил одновременно приятное головокружение и антипатию. (Один знакомый как-то спросил: «Почему запах бензина не нравится людям?» Перспектива для меня пахнет так же, как бензин: ее запах меня и приятно дурманит, и отталкивает.) Таким было мое состояние во время разговора с нью-йоркским директором. Примерно за 15 минут он задал мне множество выверенных прицельных вопросов о моем послужном списке и журнале. Окончание разговора было, как и положено в таких случаях, очень туманным. Все разговоры кадровиков похожи друг на друга налетом таинственности и недосказанности. Видимо, это неотъемлемая часть их работы.

Примерно через 20 минут я наконец умудрился задать свой вопрос:

– А о чем вообще речь?

Мысли роились в моей голове. За следующую секунду я не меньше 40 раз успел произнести про себя: «Скажите, что речь об Esquire».

– Есть работа в Esquire, – донеслось из трубки.

И тут же в силу своей патологической неспособности принять возможность позитивного события в своей карьере (ее я унаследовал от моих простых, тяжело пробивавшихся в жизни и часто испытывавших разочарование родителей и родственников из Техаса и Кентукки) я подумал, что тут кроется обман. Я впал в психологический ступор. Привлекательный запах перспективы превратился в невыносимую вонь. Я ввел в Google запрос «жульничество в сфере журнального бизнеса». Вся ситуация представилась мне чем-то похожей на сюжет известного фильма «Поменяться местами»[2]. Позвонивший мне парень – актер Дон Амичи, главный редактор – Ральф Беллами, а я – Эдди Мёрфи, раскатывающий вокруг на инвалидной доске и прикидывающийся безногим ради подаяния. Я почувствовал себя объектом розыгрыша (совсем как в телешоу Эштона Катчера «Подстава», которое, признаюсь, я смотрел тогда на канале MTV)[3].

Я помню, как, отвернувшись от трубки, пробормотал: «Сукины дети!» (Хотя вроде бы я такого не говорил.)

В тот момент, когда парень на другом конце провода произнес слово Esquire, я вспомнил, как он спросил меня: «В каком журнале корпорации Hearst вы хотели бы работать?» (Типичная уловка кадровиков: они хотят, чтобы вы либо проявили решимость, либо сдались.) Я произнес тогда Esquire таким тихим и умоляющим тоном, каким диккенсовский Оливер Твист обращался за добавкой: «Пожалуйста, сэр, я хочу еще немного картошки».

И вот, настроенный крайне скептически, я выпалил, как… взволнованный школьник:

– Правда?

– Вы могли бы приехать в Нью-Йорк в следующий понедельник? – спросил он.

Esquire был моим любимым журналом много лет. Я создавал свой нынешний авиажурнал по его образу и подобию. Я даже не мог мечтать о том, чтобы работать в Esquire.

«Все закончится полным провалом, – подумал я. – Если меня не отвергнут сразу после того, как главный редактор прочтет мое резюме и увидит, что я ходил в католическую церковь, то я провалю собеседование так, как никто еще собеседований не проваливал. Я пролью кофе на стол главного редактора. Я забуду надеть носки (уже годы спустя я узнал, что ходить без носков – признак высокого стиля среди звезд моды). Я ужасно произнесу аристократическое название Esquire. Совсем как Хавьер Бардем[4]. А потом без всяких объяснений помочусь в кадку с пальмой. Хуже того, я забуду, как кого зовут, буду тараторить и забуду пожать всем руки».