— «All you need is love»? — кивнул Николас. — Во временамоего детства эта песня звучала из каждого радиоприемника. Я, помню, слушал идумал: как свежо, как просто и как верно. Всего-то и нужно, что относиться другк другу с любовью, как люди этого не понимают? Потом, когда подрос, узнал, чтоничего свежего тут нет. Люди всегда делились на тех, кто говорил: любиостальных, даже если они тебе ничего хорошего не сделали, и на тех, ктотвердил: не давай себя… И это еще не самое печальное, потому что, когда такговорят, сразу видно, кто хороший, а кто плохой. А сколько в истории былослучаев, когда любовь проповедовали злые? И учили всех любви, и заставлялилюбить насильно, и убивали тех, кто не хочет любить или любит не правильно?

— Э, зачем про этих говорить? — досадливо махнул рукойСысой. — Какая может быть любовь, если людей не жалеешь? Я вот через жалость пропал.Сначала, чувствую, всех знакомых жалко стало: несчастных, потому чтонесчастные; счастливых, потому что счастье их когда-нибудь кончится. Дальше —хуже. Бизнесменов, с кем дела вел, жалеть начал. Обвожу их вокруг пальца,делаю, как последних лохов, а прежнего кайфа нет. Жалко. Тогда-то я отменеджмента и отошел, траст создал. Не разориться испугался — жалко сталолюдей, которые на меня работают. Куда денутся, на что жить будут? Ипошло-поехало. Бедных жалко, больных жалко, детей жалко, стариков жалко,жителей Черной Африки жалко… Да не от случая к случаю, а всё время. Тогда ирешил: уеду в тихое место, буду жалеть там человечество с утра до вечера, сперерывом только на время сна. Правда, теперь и ночью жалею — такие уж сныснятся. Потом, смотрю, человечества мне мало сделалось. Зверей сильно жалетьначал. Зачем, думаю, мы их режем, шкуры с них сдираем? Грех это. И пересталмясо кушать. А помните, как раньше шашлык, сациви любил? Рыб есть тоже не могу.Как представлю: вот плавают они такие безмолвные, пучеглазые, шевелят своимигубами, а сверху их сетью, и на палубу, где им дышать нечем…

Бр-р-р!

Старец передернулся и вдруг с тревогой спросил:

— Николай Александрович, я тут в интернете прочел, чторастения тоже боль чувствуют, тоже могут любить или ненавидеть. К одномусадовнику листочками тянутся, от другого норовят отодвинуться. Как думаете,правда или нет?

— Не знаю.

— Если правда, то все, конец мне, — печально сказал Сысой. —От голода умру. Как почувствую, что капусту с морковкой жалко, тут-то мне сосвятыми упокой. Эх, Николай Александрович, Добро — опасная штука, если к немуприохотить человека без тормозов, вроде меня. Вы — другое дело, вы во всем мерузнаете.

Эти слова, вовсе не показавшиеся Фандорину комплиментом,были произнесены уважительно и даже, кажется, с завистью. Впрочем, старец тутже просветлел, улыбнулся.

— Ничего, Господь милостив, даст пропитание. Буду йогуртыдиетические кушать, синтетические белки. Пшеницу тоже чего жалеть — все равнобы осыпалась. Плоды, которые не с ветки сорваны, а сами упали, тоже сгодятся.Такие даже еще вкусней… Ну вот, поговорил с вами, и на душе легче стало. Атеперь вы мне расскажите, зачем пришли.

И Николас рассказал, за чем пришел — всю правду, безмалейшей утайки. — …Если кто-то и может мне помочь, то только вы. — Такимисловами закончил он свою готическую новеллу.

Сысой насупился, долго ничего не говорил. Потом шлепнулпухлой ладонью по столу, выругался по-грузински и вдруг превратился из святогоотшельника в прежнего флибустьера.

— Шени деда! Раньше бы я вашу проблему легко решил. Узналбы, кто на вас наехал. Если серьезный человек — разрулил бы ситуацию. Еслинесерьезный, поручил бы своему департаменту безопасности. Помните, какие былиорлы? Нет их больше. Уволил, с выходным пособием. Теперь на других работают.Один Гиви со мной остался. Его куда только не звали, большие деньги давали —отказался. Тут у меня ключником служит. А сам даже в Бога не верует. Во всякомслучае, это он так думает. Я бы вам его одолжил, Гиви и один много что может.Но не пойдет он, не захочет меня оставлять… — Но ведь прочие ваши структурыцелы!

Бизнес продолжается! Значит, и связи остались!

— Какие связи? — развел руками бывший олигарх. — Говорю же,траст всем управляет. У меня и денег никаких нет. Половина дохода наблаготворительность идет, половина жене и дочке. Жена, конечно, у меня шалава,прости Господи за нехорошее слово (тут старец перекрестил рот), но она же невиновата, что такой на свет родилась. Вот и в Писании речено: «И сказал ГосподьОсии: иди, возьми себе жену блудницу и детей блуда; ибо сильно блудодействуетземля сия, отступив от Господа». Не под силу мне вас от суетного мира защитить.Ушел я из него, Николай Александрович. Совсем, безвозвратно.

— Значит, спасения нет?

Николас побледнел. Неужели рухнула последняя надежда? Нежелидолгое путешествие из Москвы было пустой тратой времени?

— Спасение, раб Божий, всегда есть, — назидательно ответилСысой, вновь превращаясь в святого старца. — Это я тебя в миру не могу от злазащитить, а здесь, на этом острове благости, запросто. Бери Алтын, бери детей,ставь избушку — я помогу. Будете жить да радоваться. Никто вас здесь не тронет.

Ника на секунду зажмурился, представив себе лесную идиллию.

Картина обрисовалась такая: вот он сам, в перепоясаннойрубахе навыпуск, с топором в руке тешет бревно; вот Геля и Эраст, оба влапоточках, несут корзинки с земляникой; а вот главный редактор газеты «Эросе»,в платочке, с коромыслом через плечо.

— Нет, не получится, — сказал он вслух. — Алтын здесь несможет.

— Это ничего, что она из магометан, — не так понял егостарец. — Бог-то один, а всё прочее — формальности.

* * *

Идя по шоссе обратно к железной дороге, Фандорин думал опредстоящем объяснении с женой.

Очень вероятно, что она с беглым мужем вообще разговариватьне захочет. Нечего надеяться на то, что Валя успел заменить в почтовом ящикезаписку. Скорее всего, ассистент уже нянчит свой сломанный нос где-нибудь затридевять земель, спешно эвакуированный Мамоной подальше от неприятностей.

Стало быть, Алтын знает лишь, что муж ни с того ни с сеговдруг устал от семейной жизни и возжелал пожить в одиночестве. Помыслитьстрашно, в каком она сейчас пребывает негодовании. И ведь даже позвонить нельзя— наверняка прослушивают.

Нужно будет исхитриться и найти способ подстеречь еегде-нибудь в безопасном месте. Сначала она, конечно, накричит. Может дажеударить — прецеденты были. Но потом, когда он, наконец, расскажет о случившемсянесчастье, они вместе найдут какое-нибудь решение.

Какое?