Заведующая оглядела свое «бабье царство» сначала поверхочков, спустив их на кончик носа, а потом снизу, задрав их на лоб.

— Девушки, все по местам. На три минуты опаздываем.

В аптеке все без исключения именовались «девушками», дажебывшая кассирша Целя Израилевна.

Она состояла на пенсии последние лет тридцать и работалафасовщицей, потому что жить без аптеки не могла. Ей было лет сто или двести, иона имела привычку время от времени спрашивать у всех, помнят ли они, как вМоскву приезжала Айседора Дункан и «прелестно, прелестно» танцевала.

Все мялись и от прямого ответа уклонялись, потому что, вслучае если кто Айседору Дункан в Москве не видел, Целя Израилевна пускалась врассказы, которым не было конца. Подчас не было и начала, но ее это не смущало.При этом она нещадно курила, напоминая собой Фаину Раневскую из фильма«Свадьба», и пряталась от заведующей, которую, по ее словам, помнила «ещема-аленькой девочкой».

«Маленькая девочка» — заведующая — с куревом всех нещадногоняла, презирала и строгим голосом говорила, что «медицинский работник неможет себе позволить такие безобразные безобразия.»

— Коржикова, переодевайся, и на рабочее место, — строгосказала заведующая. — Лидия Андреевна, открывайте. Вон уже первые посетители! —и она кивнула за стеклянную дверь.

Все оглянулись. За дверью действительно маячили две тени.Эти тени два старика из соседнего дома — приходили каждый день в одно и то жевремя, к открытию. Они покупали по очереди — валидол и «таблетированнуювалериану». Должно быть, у них был строгий график, кто из них что именносегодня покупает. Ни на что другое у них не хватало денег, и они приходили«общаться», а валидол с валерианой покупали «из вежливости». Им казалось, чтоесли они покупают, значит, у них есть дело, не просто так они таскаются изанятых людей от работы отвлекают.

Аптечные «девушки» жалели и любили их, особенно ЦеляИзраилевна, которая рассказывала им, какой дивный магазин «Пуговицы» стоял натом самом месте, где нынче построили гостиницу «Минск». Впрочем, старики былиненавязчивы и интеллигентны, особенно никому не досаждали, и, если «девушкам»было не до них, они мирно сидели на диванчике под раскидистой пальмой сжесткими листьями, которые каждый день протирала тряпочкой уборщица Нина.Вставала на табуреточку и протирала, листик за листиком. Варвара Алексеевна,заведующая, была большой поборницей чистоты.

— По местам, — как капитан на мостике, скомандовала ВарвараАлексеевна, — рабочий день начинается.

Анфиса помчалась переодеваться, очень отчетливо осознав, чтокоманда адресована лично ей.

В раздевалке у нее был самый крайний шкафчик, доставшийся ейпо наследству от Клавы Ковалевой, которая год назад ушла в декрет. Клаву ваптеке любили, вспоминали и из уст в уста передавали всем, кто только желалслушать, историю ее жизни. Как в детдоме выросла, как потом в фарминститутевыучилась, как оказалась она богатой наследницей, как маньяк полоумный ее чутьне убил, а майор Ларионов спас, а потом женился…

Анфиса знала историю наизусть, но все равно всегда слушала,а в той части, где речь шла о «богатой наследнице», — особенно внимательно.

Анфиса стянула клетчатый пиджачок, сунула его в шкафчик ивыхватила халат, хрусткий и переливающийся от избытка крахмала. Заведующаялюбила только такие халаты, и в прачечной, куда сдавали аптечное белье, все обэтом знали, потому что прачечная существовала столько же, сколько и аптека, —наверное, с начала прошлого века.

Анфиса пристроила на короткие волосы легкий белый колпачок,глянула на себя в зеркало и побежала к двери, но вдруг остановилась, вернуласьи вновь распахнула шкафчик.

Нужно перевесить пиджак. Конспирация, к которой она давнопривыкла, иногда вдруг начинала давать сбои. Какая, к черту, конспирация, когдавсе вокруг давно стали своими, а она ведет себя с ними, как с врагами!

Но изменить ничего было нельзя, по крайней мере пока, иАнфиса Коржикова прекрасно это понимала.

На пиджачке, под самым воротником, пришита приметнаяэтикеточка одной известной французской фирмы, и именно ее следовало спрятать отпосторонних глаз. Эти самые глаза могли быть только у уборщицы Нины, котораяиногда" как бы по ошибке, заглядывала в чужие шкафы, и хотя вряд ли оназнала, что это за фирма, все равно нужно быть осторожной.

Анфиса завернула пиджачок так, чтобы этикетку никто неувидел, туфельки тоже задвинула подальше и по длинному и чистому коридору,застланному линолеумом и освещенному ровным аптечным светом, побежала вторговый зал.

В коридоре было множество дверей, и на каждой своя табличка.На одной красовалось загадочное слово «Материальная», на другой грознаянадпись: «Перед тем, как вымыть руки, не забудь снять халат», на третьейнарисована рюмка и куриная нога, сопровождавшиеся скромной надписью:«Столовая». Рюмку с ногой придумала Анфиса — шалила, — а нарисовал накомпьютере талантливый программист Славик, подрабатывающий в аптеке составлениемлекарственных таблиц и ведомостей. И Славику, и Анфисе казалось, что это оченьостроумно, а заведующая не возражала.

Анфиса уже почти выскочила в торговый зал, когда в карманехалата у нее зазвонил телефон. Звонить ей в такое время мог только одинчеловек.

Этот самый человек и звонил, поняла Анфиса, взглянув навысветившуюся в окошке надпись.

— Привет, бабуль.

— Здравствуй, моя дорогая. Ты уже открыла свою аптеку?

— Бабуля, ты же знаешь, что аптеку открываю не я! Ееоткрывает всегда Лида!

— Ну и что?! — фыркнула бабушка. — Церемония поднятия флагауже состоялась?

Бабушка всегда так выражалась — чуть более сложно ивитиевато, чем все обыкновенные люди.

— Состоялась, состоялась, — поспешно согласилась в трубкуАнфиса, прикрывая ее рукой, — я сейчас говорить не могу, бабуль, мне работатьнужно. Я опоздала.

— Почему?!

— В пробку попала, — прошептала внучка, — на Триумфальной. Ятебе потом позвоню, хорошо?

— Не потом, а сейчас, — отрезала бабушка. — Ты помнишьисторию про собаку Баскервилей?

Анфиса насторожилась так, что даже ладошку убрала, которойприкрывала телефон. С бабушкой следовало держать ухо востро — чуть зазеваешься,упустишь, и потом ни за что не догонишь, вот такая у нее бабушка!

— Бабуля, ты о чем? Если о старике Конан Дойле, то помню.Что это ты вдруг про него вспомнила?

— Да я не вдруг и не вспомнила, а у Петра Мартыновича научастке собака Баскервилей завелась.

Петром Мартыновичем звали соседа, с которым бабушка никогдане дружила и отчасти даже презирала его, потому что сосед, по ее словам, был«бестолочью» — забор с его стороны участка давно упал бы, если бы не Юра,который ведал в бабушкиной усадьбе всеми хозяйственными вопросами. Соседскиесобаки через дырки все в том же заборе лезли на усадьбу и вытаптывали ирисы. Повесне сосед разводил в старой детской ванночке «гуано», которое воняло так, чтосо всех помоек слетались тучи проснувшихся раздраженных мух. Марфа Васильевна,Анфисина бабушка, в тот угол усадьбы, ближе к которому располагалось «гуано»,старалась не заходить, туда направлялся Юра, перелезал через забор иотволакивал ванночку подальше. Сосед неизменно притаскивал ее обратно иустанавливал на место с мстительным и озабоченным видом. На участке у него, побабушкиным словам, все равно ничего путного не росло. Путного — это значит ницветов, ни травы, ни мелких белых роз, которые она обожала. Картошку и«помидорья», как это называлось на бабушкином языке, она не признавала. Соседже считал Марфу Васильевну «барыней» и белоручкой, и эта война продолжаласьстолько, сколько Анфиса себя помнила.