Открылась широкая дверь, блеснула на ярком солнцеполировкой. Жена подхватила подол своего «макинтоша» и красиво опустила себя напереднее сиденье.

Вообще она все делала красиво. Красиво шла, красивоповорачивала голову, красиво разговаривала по телефону. Как пить дать, стюленем ей было несладко. Не зря развелась, хотя она до сих пор используетбывшего, вот сегодня, как извозчика.

Наблюдавший пропустил «мерин», солидно и неспешно вырулившийна проезжую часть, и, расплескивая лужу, лихо вкатил во двор.

Он все успеет. Выехав из дома, она возвращается поздно, ноему-то, чтоб взять что надо, трех минут хватит.

Он пролетел лужу, въехал в арку, задвинул машину междупомойкой и шикарным лимузином.

Вот все в этой стране так, подумал он неодобрительно. Содной стороны помойка, с другой — лимузин.

С одной стороны — многоквартирный элитный дом высотой в стопятнадцать этажей, а снег от него не убирают. Отгребают от подъездов, и только.Весной все тает, течет, льется, струится, и прямо на тротуарчики, и кподъездам, и под ноги прямо. Элитные многоквартирные жильцы подхватывают полысвоих элитных «макинтошей» и, как все простые смертные, продвигаются к машинам всебольше галсами и кенгуриными прыжками.

С одной стороны — модный и пафосный ресторан с усатымшвейцаром в ливрее, который величественными жестами показывает, как и кудаследует шикарно припарковаться. С другой — прямо напротив ресторана — районнаяпомойка со всеми районно-помойными прелестями — бомжами, сборщиками бутылек ибродячими собаками. Когда за помойкой приезжает машина, грузчики матерятся,машина ревет, помойка грохочет, клиенты ресторана радуются жизни.

Слева — школы, справа — больницы. Поселяне и поселянки назаднем плане носят вещи в кабак.

Какое-то время он просто постоит за лимузином, оценитобстановку. А потом поднимется в квартиру и сделает все, что задумал.

Вряд ли это понадобится, но как подстраховочный вариантвполне может пригодиться.

Он был очень предусмотрителен, всегда и во всем. Егособственная жена когда-то поражалась этой его предусмотрительности, а она еще омногом не знала и даже не догадывалась. Ничего, скоро она попляшет.

Покрутив ручку — очень неудобную, потому что шарик давновывалился и приходилось крутить гладкую пластмассовую палку, которую пальцыникак не могли ухватить, он опустил стекло, закурил и выдохнул. В солнечномлуче повисло было облачко, но дунул ветер, легкий, прозрачный, — и нет облачка.

Он умилился. Вот и весна пришла.

Если кому-то суждено умереть весной, значит, суждено. Каждыйсудит по-своему. Он уже осудил, значит, все решено.

Нет преступления без наказания.

* * *

Анфиса Коржикова влетела в торговый аптечный зал как раз втот момент, когда Лида уже выдвинула из-за стойки свои монументальные формы,собираясь прошествовать по ослепительно чистому полу к двери, чтобы перевернутьтабличку на длинном шнурке.

Было закрыто. Стало открыто.

Опоздала, опоздала!.. Заведующая очень не любит, когда ее«девочки» вбегают на работу «с последним звонком». Надо же подготовиться какследует — халат, шапочку надеть, руки помыть, и непременно с каким-нибудьдезинфицирующим раствором.

Аптека была старинная, огромная, с ореховыми диванами,фикусами в кадках, с деревянными шкафами, полными лекарств и загадочней бутылейтемного стекла, по горлышку опоясанных бумажными шарфиками. Без новомодныхглупостей, типа магазинных витрин и пластиковых зеленых корзин, в которыеследует набирать «товар».

«Лекарства — не товар, — говаривала заведующаянаставительно. — От лекарства, бывает, человеческая жизнь зависит!»

Анфиса Коржикова любила свою работу и гордилась ею.

— Анфиса! — с удивленной укоризной воскликнула Лида, словновидела коллегу первый раз в жизни. — Что это ты так сегодня?

— Как?.. — огрызнулась Коржикова.

Заведующая ей все выскажет — непременно, — уж Лида могла бывоздержаться! Хоть и невелик грех, а выскажет. Может, даже и не сейчас, а черезмесяц, к примеру. Заведующая очень любила «накапливать» факты, а потомвываливать их в самую неожиданную минуту, когда все уже расслабились и о своихгрехах и проступках позабыли.

— Да вот опоздала, — нараспев оказала Лида. — Все уж давнопо своим местам…

Дверь за их спинами — с табличкой «Закрыто» — неожиданнораспахнулась, и показалась Лена Андреева. На лице у нее была тревога.

— Еще не открывала? — тяжело дыша, спросила она Лиду. — Воти хорошо! Сегодня с троллейбусами прямо что-то жуткое.

— Это точно, — подтвердила Анфиса.

— Девочки, идите скорее, сейчас уже открываться будем.

— Да мы идем, идем!..

— Анфиска, а ты тоже в троллейбусе застряла?

— Я в метро время потеряла, — на ходу придумала Анфиса. —Вроде и встала вовремя, и будильник зазвонил, и все нормально, а в метро…

— Что в метро? — издали спросила Татьяна Семеновна. Застеллажами ее было совсем не видно. — Опять в метро?!

Все трое повернули головы в сторону стеллажей, но никакойТатьяны Семеновны не увидели.

— Девочки?! Что там в метро?!

— Да ничего, — начала Анфиса, не приготовившаяся вратьдальше, — просто я говорю, что опоздала из-за того, что в метро…

— Что в метро?! — Это уже заведующая вскрикнула. Онавыскочила из-за перегородки и поверх очков смотрела на них с ужасом. В руках унее были какие-то листы бумаги, и один вдруг упал и спланировал на пол.

— Да ничего нет в метро, — на всю аптеку закричаланесчастная Анфиса Коржикова, — я опоздала из-за того, что поезда долго не было.Я на платформе ждала, а его все не было, а потом пришел, и я в него не влезла,а влезла только в следующий!

В дверях маячили лица сотрудников, привлеченных криками вторговом зале. Лида смотрела на Анфису в изумлении, как будто та призналась втом, что только что встретила на улице кабана-бородавочника. Лида всегда умелаоказаться на стороне начальства — даже в большей степени, чем само начальство.

Заведующая нагнулась и подняла листок.

Никто ничего не сказал вслух, но ужас, охвативший всех прислове «метро», словно повис в воздухе.

— Вот жисть какая, — сказала уборщица Нина, — это же господиспаси! Всякий день то горим, то тонем. То режут, то взрывают. А все потому, чтонебо космосом проткнули и сатана теперь…

— Нина! — одернула ее заведующая строго. Уборщица ещепобормотала и затихла.