Я, Элла, король всего Севера, от Хамбера до реки Форс.

Как славно, когда есть, о чём вспоминать… Уж верно, моисыновья позаботятся, чтобы этот молодой конунг пережил меня ненамного. Носколько бы ни отмерила ему судьба, никто не произнесёт его имени, не назвавсперва моего. Потому что он никогда не совершит даже доли того, что выпалосовершить мне, Рагнару Лодброку. Как это говорил Фридлейв, мой старший? Если иродится когда-нибудь вождь славнее, чем ты, Рагнар конунг, то, должно быть, егостанут славить совсем за другое, нежели тебя. Ибо трудно представить, чтобыкто-то был отважнее или щедрее!

А ведь он никогда не отважился бы приписать мне чужой подвигили качество, которым я не обладал. И всё вокруг, и я сам сразу поняли бы, чтоэто неправда, и назвали бы подобную речь издёвкой, а не похвалой.

Хорошо иметь таких сыновей.

Мой род подобен высокому, раскидистому древу. Свежий ветерколышет и раскачивает упругие ветви, и каждая по-своему хороша, но одна – всехвыше и всех непокорней… Я сам обрубил эту ветвь. Я прогнал от себя Убе, моегомладшего сына.

Кто отказал бы ему, вздумай он, сын Лодброка, посвататься кдочери самого знатного вождя? Но он предпочёл без моего ведома жениться напростой рыбачке. И привез показать мне свою белобрысую девку, уже сыгравсвадебный пир.

И я в раздражении бросил ему: ты не мог пройти мимо немытойдевчонки, должно быть, оттого, что и в тебе самом течёт рабская кровь!..Девчонка расплакалась и стала совсем некрасивой, и я уже понадеялся, чтоусовещу моего Убе. Но он только обнял её за плечи, привлекая к себе, и тихосказал: надо же было тебе, отец, переодеваться женщиной, чтобы повидать моюмать! Ты так любил её, что не побоялся даже позора. А теперь попрекаешь менянизким рождением…

Двадцать два года никто не смел вспомнить о том, как я,Лодброк, ходил в женском платье. Горько думать об этом, но из всех сыновей моейхрабрости больше всего досталось именно Убе, и я привык видеть в нём, как взеркале, второго себя.

Я прогнал его вместе с его женой, навсегда запретивпоказываться на глаза… А ведь окажись он рядом со мной там, в Ирландии, несидел бы я теперь в гнилой яме у Эллы конунга – в Нортимбраланде… Где же тыбыл, Убе?

А впрочем, как знать, может, оно и к лучшему, что в моейсмерти виноват только я сам. Будь это кто-то другой, этот другой мог быостаться ненаказанным. А мне никуда уже не уйти. Правда, англы станут думать,что казнят меня совсем за другое. Откуда им знать, что я пытался помешать моемуУбе любить ту единственную, которую избрало его сердце!..

Но с этим, как видно, ничего уже не поделаешь.

Раскрыв от волнения рот, слушал я рассказы старого Этельредао кровавой вражде Синехерда и Синевульфа, давным-давно живших на нашей земле… Уменя разгорались глаза, когда я воображал себя среди товарищей храброго Озрика.Я жалел о том, что опоздал родиться на целых сто лет. Я завидовал могучимкоролям минувшего – Оффе и Эдвину. Я и сейчас завидую им, но только совсемпо-другому. Они прожили свои славные жизни, понятия не имея о том, кто такойЛодброк.

…Дважды бежал я из Эофорвика, бросая стены, выложенныепрадедовскими руками. Дважды – и в первый раз меня несли, потому что ходить яещё не умел. Я родился в день битвы, под одним из тех раскидистых зелёныхдубов, которыми так славится наша земля. И никого не было рядом с моей матерью,королевой, кто помог бы ей, укрыл её от беды… Один Этельред, но он и тогда былуже стариком.

Может быть, оттого я и вырос таким непохожим на предков?Говорят, я мало схож даже с отцом. Он был золотобородым великаном, а я в своидевятнадцать лет ещё кажусь мальчишкой. Или это оттого, что я рос бездомнымбродягой, и Этельред не всякий вечер знал, чем станет кормить меня назавтра?

Мой отец никогда не видел меня, потому что Лодброк отнял насдруг у друга. Отцу не пришлось носить меня на руках и подкидыватьвысоко-высоко, заставляя задыхаться от ужаса и восторга. Он погиб в день моегопоявления на свет, погиб в неравном бою на берегу широкого Хамбера. Онотстаивал свою страну и не смог её отстоять, и Лодброк убил его, а в Эофорвикепосадил править своего сына И́вара, который тогда уже был старше, чем ятеперь.

Ивар сидел в моем доме, а меня кормили чужие люди, иЭтельред не смел открыть мне, кто я такой. А когда я совсем замучил егорасспросами о родне, он повёл меня в лес, показал холмик под корнями дуба исказал: здесь лежит твоя мать. Она умерла молодой. И я стал думать, почему же внаших сказках на помощь красавице, гибнущей в лапах дракона, всегда вовремяявляется доблестный воин, а она, моя мать, умирала в лесу, на мокрой от дождяземле, и никто не примчался спасти её, а ведь она тоже была красавицей?..Добрый мой Этельред – он выслушал меня и заплакал.

А потом я узнал, что я не просто Элла, а Элла сын Хейма, сынвеликого короля. Я завидовал подвигам давно умерших героев, но кому из них этоттрон достался таким трудом и мукой, как мне! Мне ведь не являлись прекрасныефеи, и мудрый волшебник не показывал меча, вросшего в наковальню, и воины,железной стеной окружающие меня теперь, тоже не сами собой встали из земли! Этотолько гонцы, разносящие вести, так легко врываются на площади с криком:слушайте, все люди, наш король Элла разбил в бою викинга Ивара, сына Лодброка,и заставил его бегством спасаться из Эофорвика!

Тогда я тоже долго боялся поверить, что это всё наяву, чтоэто и вправду со мной. И оно оказалось-таки призрачным, моё счастье. Ровночерез год старый Рагнар вышиб меня из моего Эофорвика – вышиб одним ударом, сналёта, даже не отдохнув после долгого перехода на кораблях! И опять я бежал, иопять мне снилось море, сплошь покрытое страшными полосатыми парусами, и опятькаждую ночь Лодброк заносил надо мной свою секиру, смеясь: да с кем ты вздумалтягаться, малыш?..

Со мной, что был славен и знаменит ещё до рождения твоегоотца?..

Ну что же – посмотрим, как это выйдет у его сыновей! Я могухлопнуть в ладоши, и все увидят над воротами его голову, насаженную на копье.Седую голову Лодброка, заставившего франков петь по церквам: спаси нас,Господи, от ярости норманнов!.. Но стоит мне вспомнить тот взгляд, которым оннаградил меня тогда во дворе, те единственные слова, которые я от негослышал, – и моё счастье сникает, точно птица с перебитым крылом. И ячувствую себя сборщиком яиц, забравшимся по скалам на непомерную высоту. Если явелю расправиться с Лодброком, это будет убийство, а не победа. А как победитьего? Если бы я знал!

Я определённо сделал что-то не так. Но у меня, как ускалолаза на круче, есть теперь дорога только вперёд…

Величайшую истину рёк тот, кто первым отметил проворствонедобрых вестей. Ещё не все у нас в Норсхамбрии прослышали о пленении Лодброка,а приезжие люди уже рассказывают, как приняли эту новость его сыновья!