– О чем это ты? – спросил он холодно. Она не стала быотвечать, потому что знала: когда Джералд задавал подобные вопросы, они всегдабыли риторическими. Содержание скрывалось в подтексте: «Ты расстраиваешь меня,Джесси. Ты не играешь в нашу игру».

И все же она не стала себя сдерживать и предпочла ответитьна вопрос:

– Это означает, Джералд, что тебе зимой исполнится сорокшесть, независимо от того, есть у тебя «порше» или нет, и что у тебя лишнихтридцать фунтов.

Да, это было жестоко, она могла бы этого не говорить, однаков то мгновение, когда Джералд протянул ей сверкающую брошюру, она увиделастеснительного розоволицего мальчика в плавках на бортике бассейна и дала емушлепок.

Джералд выхватил у нее брошюру и вышел молча. Вопрос о«порше» больше не поднимался с тех пор, но она часто читала обиду в еговзгляде.

Теперь его обида стала еще более острой.

– Ты сказала, что это смешно и глупо. Именно так.

Неужели она это сказала? Видимо, да. Это ошибка. Вроденеловкого шага – раз! – и поскользнулся на кожуре от банана. Но как сказать обэтом мужу, у которого, как у капризного ребенка, отвисла нижняя губа?

Она не стала оправдываться, отвела глаза.., и увидела нечто,что ей уж и вовсе не понравилось. Обида тут была ни при чем. Похоже, делаобстояли куда хуже…

– Джералд, я просто не…

– ..не хочешь этого, да? Черт, какая прямота, а? Я взялотгул, значит, у нас целый день. А если прибавить ночь и утро, получаетсясовсем неплохо… – Он обдумал этот факт, а потом повторил:

– Ты сказала, что это смешно и глупо?

Она стала измученно оправдываться («Нет, нет, у меня простоголова болит: у меня сейчас эти чертовы предменструальные колики; я все жеженщина, и у меня может резко меняться настроение! Сейчас, когда мы осталисьодни в этом доме в глуши, ты пугаешь меня, ты такой жестокий и безжалостный, тыкрутой парень, ты…»), и эта ложь питала его эгоизм.

Внезапно ее новый внутренний голос заговорил громко, иДжесси была поражена тем, что он звучал сейчас так же спокойно и решительно,как никогда раньше.

И он казался ей удивительно знакомым.

– Ты прав, я действительно это сказала. То, что раньшедоставляло мне удовольствие, ты теперь делаешь иначе. Я думала, что мы немногопопрыгаем на кровати, а потом посидим в тишине на веранде: может, поразгадываемкроссворд вечерком. Это разве оскорбление, Джералд? Ну, как ты думаешь?

– Но ты сказала…

Последние пять минут она только и делала, что просила, чтобыон выпустил ее, освободил от этих проклятых наручников, но он не реагировал. Иее терпение превратилось в ярость.

– Черт, Джералд, это перестало быть удовольствием в тот миг,когда мы начали, и ты вовсе не был гигантом секса, понял ты!

– Твой ротик.., этот изящный саркастический ротик! Иногда яустаю от…

– Джералд, когда тебе что-то взбредет в голову, тыстановиться упрямым, как осел, но в чем моя-то вина?

– Ты мне не нравиться, когда ты такая, Джесси. Нет, такая тымне совсем не нравишься!

«От неприятности к кошмару – вот как это называется, и самоеудивительное, как быстро это произошло». Внезапно она почувствовала ужаснуюусталость, и в сознании вспыхнула строка из старой песни Пола Саймона: «Мне ненужно ни йоты этой безумной любви».

«Верно, Пол. Ты чуток к движениям души».

– Не нравлюсь – я знаю, пусть не нравлюсь, но сейчаспроблема в этих наручниках, нравится тебе или нет, когда я говорю тебе, что яне в настроении. Я хочу, чтобы ты снял эти наручники! Ты слышишь меня?

Она была уже в полуобмороке, но поняла – Джералд не слышалОн все еще сидел на постели, отвернувшись от нее.

– Ты чертовски переменчива, Джесс. Я тебя люблю, Джесс, ноне люблю я твой язык. Никогда не любил эти твои словечки!

Он провел левой ладонью по своим пухлым губам и посмотрел наДжесси печально – несчастный старина Джералд: совсем пропал с женой, котораязатащила его в этот дальний лес, а теперь не желает выполнять супружескиеобязанности. Бедняга Джералд, который совершенно не выказывает признаков желаниявзять ключи от наручников со шкафчика около ванной.

Ее обуревали противоречивые чувства, нечто вроде гнева истраха. Когда-то она уже испытала подобное. Когда ей было 12 лет, ее брат Уиллподшутил над ней на дне рождения. Она всерьез испугалась, все их друзья этовидели, и они стали хохотать: «Ну, как смешно! О, здорово, синьора!» Но ей былововсе не здорово и не смешно.

Уилл хохотал больше всех, он просто согнулся пополам,упершись ладонями в колени, а его волосы свесились к полу. Это было через годпосле появления «Битлз» и «Роллинг Стоунз». Уилл отрастил длинные волосы, из-закоторых он и не видел, как она разозлилась… Обычно Уилл очень чутко реагировална ее настроение и состояние. И он смеялся так долго, а ярость заполнялаДжесси, пока не овладела ею полностью, и она поняла: необходимо что-то сделать,иначе просто взорвется. Поэтому она сжала свой маленький кулачок и ткнула импрямо в лицо своему любимому брату, когда тот наконец поднял голову и посмотрелна нее. От этого удара он отскочил и упал, как кегля, а потом по-настоящемуразревелся.

Позже она убеждала себя, что он плакал больше отнеожиданности, чем от боли, но и в свои двенадцать лет она понимала, что это несовсем так. Она рассекла брату губы, ему было чертовски больно. За что? За то,что он совершил глупость? Однако ему было только девять лет, а в этом возрастевсе мальчишки глупые. Нет, дело не в его глупости. Это был ее страх – страх,что если она не сделает что-нибудь с этой мерзкой жабой стыда и гнева, товзорвется. В тот день она открыла одну важную истину: в ней был запретныйколодец, и вода в этом колодце отравлена; когда Уилл задел ее – опустил ведро вколодец, оно вернулось с грязью и ядом. Она в тот момент его ненавидела изнала, что именно ненависть и нанесла удар. Именно этот взрыв ненависти напугалее. И даже теперь, через многие годы, она.., она все еще была зла на него за тупроделку.

– Я не хочу обсуждать этот вопрос, Джералд. Просто возьмиключи от этих паскудных штук и отомкни их!

И тут он сказал нечто, настолько потрясшее ее, что поначалуона даже не поняла его слова:

– А что если я этого не сделаю?

Первое, что она заметила. – изменение тона. Обычно онговорил ровным мягким голосом, как бы увещевавшим: «Все это я устроил, как всездесь мило, не так ли?» Теперь это был какой-то низкий, мурлыкающий голос седва сдерживаемой злобой, голос, которого она не знала. Блеск снова зажегся вего зрачках – тот самый горячий, искристый блеск, который зажег когда-то ее.Она не могла разглядеть его хорошо, – глаза Джералда за стеклами очков втолстой оправе были опущены, – но блеск был. Он точно был.