– Мистер Майлерон, прошу вас с вашей незваной спутницейнемедленно подойти ко мне, немедленно!

Пристав, разбуженный этим тоном, очнулся от прострации.Стенографистка оглядывается. Джесси кажется, что Брендон берет ее за руку,чтобы выполнить приказание судьи, но это не важно, потому что она не в силахдвинуться: с тем же успехом можно было бы сдвинуть колонну в зале. Сновазатмение: полное затмение… Снова, после всех этих лет, только звезды освещаютмрак ее сознания.

Она видит, как ухмыляющееся длинное существо в оранжевойробе, похожее на паука, поднимает кривые руки и тянется к ней. Джесси чувствуетнаручники на своих запястьях и понимает, что спасения нет. Пальцы Жоберакасаются ее горла, и наконец раздается его голос, который составляетпоразительный контраст с его лицом и фигурой, – тонкий, разочарованный голосбольного ребенка.

– Оказывается, ты не человек! – пищит Реймонд Эндрю Жоберсвоим детским, дрожащим голоском. Голосок пронзает пространство зала. – Тыпросто игра теней и лунного света!

И он начинает смеяться. Он трясет своими длинными руками внаручниках и смеется.., издевательски смеется…

Джесси пошарила рукой, однако сигаретная пачка упала на пол.Она не стала ее подбирать, а снова повернулась к экрану монитора.

"Рут, я почувствовала, что схожу с ума. – этопроисходило на самом, деле! Потом я услышала внутренний голос. Это былаЧудо-Юдо: именно она тогда подала мне идею, как избавиться от наручников,именно она меня спасла.

«Джесси, не бойся и не оглядывайся, – сказала она. – Недавай Брендону вытащить тебя отсюда, пока не сделаешь то, зачем пришла».

А он уже пытался. Обе его руки были на моих плечах, и он ужетащил меня прочь, судья стучал молотком, пристав бежал к нам, и я поняла, что уменя остается лишь секунда, чтобы прекратить солнечное затмение, и тут я…"

Джесси откинулась в кресле, закрыла глаза ручками и началаплакать. Она всхлипывала минут десять – одна в пустом доме, – а потом сновавернулась к письму. Она часто останавливалась, чтобы вытереть глаза, нопостепенно справилась со слезами.

"…я нагнулась и плюнула ему в лицо. Кажется, он даже незаметил этого. Но я ведь не на него плевала.

За это нарушение судебного заседания я должна буду заплатитьштраф, а Брендон отделался просто замечанием, и это для меня важно, потому чтоя – частное лицо, а он – служащий крупной юридической фирмы.

Вот так. Рут. Теперь я пошлю это письмо и буду ждать ответа.Я не баловала тебя вниманием все эти годы, и, хотя я была виновата толькоотчасти – лишь в последнее время я стала понимать, насколько наше поведениеопределяется другими людьми, насколько мы, зависим от них, даже когда полагаем,что вполне контролируем себя, – все же я хочу тебе сказать, что очень сожалеюоб этом. Не беспокойся обо мне: я уверена, что теперь со мной все будет хорошо.Приятно осознавать, что жизнь – не только возможность, но и радость. А иногдадаже победа.

Я люблю тебя, дорогая Рут. Ведь ты и твои слова помогли мнеспасти мою жизнь в прошлом октябре, хотя ты об этом и не знала. Я очень люблютебя.

Твоя старая подруга Джесси

P.S. Пожалуйста, напиши мне. А лучше.., позвони, пожалуйста".

Через несколько минут Джесси распечатала письмо, вложила егов большой конверт (обычный оказался слишком мал) и заклеила. Она узнала адресРут у Кэрол и написала его на конверте прямыми аккуратными буквами – это все,на что оказалась способна ее левая рука. Рядом она оставила записку, написаннуютеми же прямыми буквами:

«Мэгги, пожалуйста, отправь письмо. Если я позвоню тебе внизи попрошу не делать этого, согласись.., а потом отправь его».

Она подошла к окну и постояла около него, прежде чем идтинаверх. Она смотрела на залив, который уже скрывался в наступающих сумерках.Впервые за долгое время при мысли о темноте и одиночестве она не почувствоваластраха.

– Солнечное затмение больше не повторится, – обратилась онак пустому дому, – будут обычные дни и ночи!

Она повернулась и медленно поднялась по ступенькам на второйэтаж.

Когда Мэгги Лендис вернулась после обычной хозяйственнойбеготни и увидела письмо на столе в холле, Джесси спала глубоко и спокойно вверхней спальне для гостей, которая теперь стала ее любимой комнатой. Впервыеза эти месяцы во сне она блаженствовала; слабая улыбка играла на ее губах. Икогда холодный февральский ветер шумел в кронах деревьев и стонал в камине, онатолько теснее закуталась в одеяло.., но улыбка на ее губах не угасла.