– Джералд, дыши! – крикнула она что есть силы, – Джералд,дыши!

Его глаза приобрели голубоватый холодный оттенок мрамора, ноодин вдох он сделал. Он успел сказать ей последнее слово – этот человек,который когда-то казался ей целиком состоящим из слов:

– Сердце…

– Джералд!

Джесси не вполне могла управлять собой, но в ее голосеслышалась какая-то укоризна – с такой интонацией учительница выговариваетшкольнице, которая решила задрать юбку и показать мальчишкам пятно на трусиках.

– Джералд, перестань скулить и дыши, черт тебя дери!

Джералд не слышал ее. Его зрачки закатились, показавизжелта-белые поля. Язык вывалился изо рта, и ее муж издал странный звук. Струягорячей желто-оранжевой мочи вырвалась из пораженного органа на ее ноги. Джессиот неожиданности вскрикнула. Она не сразу сообразила, как убрать ноги: наконецона сделала это, подогнув их.

– Прекрати, Джералд! Прекрати, пока ты не упал на…

Слишком поздно. Даже если бы он еще слышал ее – в чем еерациональный ум уже сомневался, – было слишком поздно. Он непроизвольнооткинулся, его голова перевесила, и Джералд Бюлингейм, с которым Джесси ещенедавно ела пирожные в кровати, упал навзничь с задранными коленями, какнеловкий мальчишка, который в бассейне пытается произвести впечатление на своихдружков. Его затылок ударился об пол: раздался сухой звук, который сновазаставил ее вздрогнуть. Казалось, страусиное яйцо разбили о скалу. Она отдалабы что угодно, лишь бы не слышать этого звука.

Затем наступила тишина, нарушаемая только отдаленным шумомветра. Чудовищная алая роза распускалась перед широко раскрытыми глазамиДжесси. Лепестки распахивались все шире вокруг нее, как бархатные крыльягромадных бабочек, заслоняя все вокруг. Внезапно она ощутила огромноеоблегчение, как будто с нее свалилась непосильная тяжесть.

Казалось, она лежала в огромном холодном зале, наполненномбелым туманом, в зале, как бы открытом с одной стороны, наподобие помещений, покоторым ходят герои фильмов, таких, как «Кошмар на улице вязов», илителефильмов вроде «Зоны сумерек». На ней не было одежды, и ей было оченьхолодно, так что мышцы сводило, особенно на шее, спине и плечах.

«Я должна выбраться отсюда, или я заболею, – подумала она, –у меня уже судороги от сквозняка». (Хотя она знала, что дело не в сквозняке.)«И что-то случилось с Джералдом. Не знаю, что именно, но он, видимо, заболел».(Хотя она знала, что «заболел» – не то слово.) Ей нужно было бы убежать отсюда!Но, что странно, другая часть ее существа вовсе не желала мчаться по узкомукоридору, в котором было дымно. Гораздо лучше оставаться тут. Она знала, чтоесли побежит, то потом пожалеет. Поэтому некоторое время она лежала недвижимо.

Наконец ее снова взбудоражил собачий лай. Это был низкийхриплый лай, вдруг взлетавший в дрожащие высокие ноты. И каждый раз, когда песлаял, казалось, что пасть его вот-вот разорвется. Она уже слышала этот лайраньше, хотя было бы лучше, если бы она не стала вспоминать, что с ним связано…

Во всяком случае, это заставило ее шевельнуться – леваянога, правая нога, – и внезапно она стала видеть сквозь туман, потому чтотеперь открыла глаза. Когда Джесси их открыла, она поняла, что это вовсе не зализ «Зоны сумерек», а большая спальня их летнего коттеджа на глухом северномберегу озера Кашвакамак. А замерзла она, конечно, потому, что на ней были толькотонкие трусики «бикини», а плечи и спина болели, потому что руки были прикованынаручниками к спинке кровати, да еще она сползла вниз, когда потеряла сознание.И никаких коридоров или холодных туманов. Только пес был настоящий, и он лаялтак, что, казалось, сейчас его глотка не выдержит. Причем теперь он лаял совсемнеподалеку. Если Джералд слышит его…

Мысль о Джералде заставила ее дернуться всем телом, и этодвижение тотчас отразилось молниями боли в затекших мышцах. И с первым, вязкимужасом Джесси осознала, что ее предплечья почти ничего не ощущают, а рукипохожи на окаменевший окорок из морозилки.

«Как они будут болеть». – подумала она, и все происшедшееразом встало в памяти, особенно Джералд, падающий с кровати. Ее муж лежал наполу, мертвый или в обмороке, а она сама покоилась в постели, думая о том, какужасно затекли ее плечи и руки. Насколько же эгоистичен человек…

«Если он мертв, туда ему и дорога, – сам виноват», – сообщилголос, который всегда был серьезен. Он попытался добавить еще пару банальныхистин, но Джесси оборвала его. В своем полубессознательном состоянии онабродила по темным уголкам памяти и внезапно вспомнила, чей это был голос –саркастический, слегка в нос. Он принадлежал ее подружке по колледжу Рут Нери.Теперь, когда Джесси эго поняла, она нисколько не удивилась. Рут всегда охотноделилась опытом со своей соседкой по комнате, и ее советы часто вызывалиизумление у девятнадцатилетней подружки из Фелмут-Форсайд. Рут быласорвиголовой, и Джесси нисколько не сомневалась, что та верила едва ли невсему, что сама изрекала, и совершила процентов сорок из того, о чем сообщалакак о реальных фактах. А когда дело касалось секса, процент был, возможно, дажевыше. Рут Нери была первой женщиной, знакомой Джесси, которая не брила ноги иподмышки: Рут посещала каждый спортивный матч и каждую студенческую постановкув расчете на какое-нибудь любовное приключение.

Она не вспоминала Рут уже многие годы, и теперь та выплылаиз памяти, раздавая маленькие мудрые советы, как в юности. А почему бы и нет?Кто еще был столь деятелен и полон эмоций, как Рут Нери, которая прошла послеНью-Гэмпширского университета через три брака, две попытки самоубийства ичетыре раза лечилась от алкоголизма? Старая подружка Рут, еще один яркий примертого, как их поколение катилось в зрелость.

– Господи, вот все, что нужно для ада, – произнесла Джесси,и собственный глухой, тихий голос испугал ее гораздо больше, чем омертвевшиеруки и плечи.

Она попыталась подтянуться и занять полусидячее положение,как сделала это перед кошмарным падением Джералда. (Страшный звукраскалываемого страусиного яйца был во сне? Джесси надеялась, что это так.)Мысли о Рут внезапно сменились испугом, когда она поняла что почти не можетпошевелиться.

Тонкие иглы боли снова пронзали мышцы; других ощущений небыло. Кисти рук все так же висели в наручниках, неподвижные и бесчувственные.Тусклый туман беспамятства рассеивался по мере того, как отчаяние овладеваловсем ее существом, и теперь сердце колотилось как бешеное. Живой образ изкакой-то старой книги на секунду пролетел в ее сознании: кружок смеющихсялюдей, которые указывают пальцами на молодую женщину, чьи голова и руки вколодках. Она связана, как ведьма в детской сказке, а ее длинные волосы закрываютлицо, как капюшон пилигрима.