Наконец армеец подставился как следует, и тут уж Дорин несплоховал, провел исключительно культурный удар – левый прямой в переносицу.

Крюков как лег, так больше и не встал. До зрителей не сразуи дошло, что всё, кино закончилось, зажигайте свет.

Пока объявляли победу, пока рефери задирал Егору руку, тотнаскоро осмотрел зал – на предмет проблемы кадров.

Кадры присутствовали, и один был очень даже ничего:рыженькая, сидела рядом с лейтенантом-танкистом, но смотрела не на кавалера, ана победителя, и правильно смотрела – с восхищением. В другое время Доринобязательно бы на нее «спикировал» (в отношениях с прекрасным полом он обычнопридерживался авиационной терминологии), и тогда держись, танкист.

Но сегодня кадры Егора не интересовали, приглядывался онбольше по привычке. Потеря интереса, вероятней всего, была временная, ненавсегда – до тех пор, пока будущий чемпион Москвы не разберется в одномфеномене, у которого светло-русая коса до пояса и уникальные зеленые глаза.

Кое-как отбившись от горстки верных болельщиков, отодравшисьот хлюпающего носом Василькова, Егор поспешил в раздевалку. Время было без пятидвенадцать, а в час он должен был подскочить на Таганку, забрать с дежурствавышеобозначенный феномен (существо в самом деле особенное, антропологическойнаукой малоизученное). Договорились сходить в филармонию на дневной концертфортепианной музыки, а потом ехать к ней, в Плющево. Ради второго пунктапрограммы Егор был согласен перетерпеть и филармонию.

Пока мылился-полоскался в душе, напевал любимую песню:«Капитан, капитан, улыбнитесь, ведь улыбка – это флаг корабля». Размышлял приэтом про зеленоглазую Надю, Надежду. От дверей доносился счастливый голосВасилькова («В финале будешь с армейцем Павловым драться, Павлов боксеропытный, но я его манеру хорошо знаю, поработаем с тобой как следует, исделаешь его, я тебе точно говорю, а не сделаешь, серебро тоже неплохо, но ясчитаю должен сделать, имеешь шанс…») – только мешал думать. Потом тренер умолк– Егор не придал этому факту значения. Но когда, вытираясь большим полотенцем,вышел, стало ясно, почему Васильков перестал производить звуковые помехи. В раздевалкеего не было. Вместо тренера перед Егором стоял командир в кожаном пальто беззнаков различия, однако по синему околышу на фуражке было ясно – свой, из НКВДили НКГБ. А потом пальто приоткрылось, Егор разглядел малиновую петлицу с двумяромбами, и поскорей натянул трусы, чтоб не трясти перед высшим комсоставомпредметом личного пользования. Начальство наверняка пришло поздравитьпобедителя от имени общества «Динамо». Спас Егор Дорин честь доблестныхОрганов, стопроцентно.

Фуражку командир держал в руке, было видно мощный бритыйчереп, белый косой шрам на виске.

Незнакомец разглядывал Дорина обстоятельно, с явнымудовольствием. Оно и понятно: парень Егор был видный, особенно когда в однихтрусах. Рост сто семьдесят пять, вес семьдесят три. На лицо тоже не урод,только нос малость кривоват – не от рождения, а на память о том самомединственном нокауте. Но мужчину такой нос, в принципе, только украшает. Дляполноты картины Егор и белозубую улыбку обозначил, и чубом тряхнул.

Командир вообще-то и сам был хоть куда: немолод, но ввасильковых глазах прыгают огоньки, подбородок будто из гранита, под носомчернеют ворошиловские усики. Еще Дорин разглядел в отвороте пальто значок«Почетный чекист», а на правой руке тонкую кожаную перчатку. Забыл снять? Илипротез?

– Смотрел на вас и любовался, – улыбнулся бритый. Голос унего был приятный, сильный. – Умно деретесь, расчетливо. Это только в боксе иливообще – жизненная позиция?

Что-что, а производить впечатление на начальство Егор умел.Человек с двумя ромбами говорил культурно, сразу видно – из образованных, такчто ответил ему Дорин соответственно:

– Бокс, товарищ командир, хорошая школа жизни. Как уМаяковского, помните?

Знай и английский,

и французский бокс.

Но не для того,

чтоб скулу сворачивать вбок,

А для того,

чтоб не боясь

ни штыков, ни пуль,

Одному обезоружить

целый патруль.

– Так себе стишата. У Маяковского есть и получше. Но идеяправильная. – Бритый наклонил лобастую голову и вдруг обратился к Егору нанемецком. – Mogen Sie Gedichte? [1]

Выговор у него был чистый, можно даже сказать, идеальный.Дорин тоже постарался не ударить лицом в грязь, ответил на хохдойче:

– Ich kann immer noch die Gedichte, die ich in der Schulegelernt habe. Mein Gedachtnis lasst mich nicht im Stich. [2]

Огоньки в синих глазах военного вдруг погасли.

– Немецкий-то у вас ученический, ненатуральный.

Тогда Егор перешел на диалект – не как учили в ШОНе, а какговорили в колхозе у дедушки Михеля:

– Ja’ mei, wir sind halt einfache Leut. [3]

Огоньки снова зажглись.

– Dees iis aa schee! [4] Вот это настоящий байериш, несоврала характеристика!

И стало тут ясно, что бритый читал служебную характеристикумладшего лейтенанта Дорина. Хранится этот секретный документ в железном сейфе,куда Егору доступа нет. В Органах характеристики на сотрудников составляют недля отписки, как в обычных совучреждениях. Про общественную работу не пишут, лишьпро полезные и вредные для дела качества. Дорого Егор дал бы, чтобы заглянуть вэтот документ хоть одним глазочком, но это, как говорится, дудки. А вотсинеглазого к ней допустили. Из чего следовало, что в раздевалку он пришел непоздравлять победителя, а по какой-то другой, гораздо более важной надобности.

Сердце у Дорина застучало быстрей, но виду он не подал,смотрел все так же открыто, улыбчиво.

– Откуда такое владение баварским диалектом? – спросилкомандир.

– От матери. Она у меня немка. И от деда. Ездил к немукаждое лето. Он председатель колхоза «Рот фронт», в Саратовской области. Бывшиенемецкие колонисты. Они сто лет назад из Баварии переехали. Ну, в смысле, неони, а ихние предки.