«Я нашел старую тетрадь для записей в одном из ящиков моегописьменного стола, а также пользуюсь этим», – он показывает на кувшин скарандашами и кажется несколько удивленным, обнаружив один из них в своей руке.– «Я начал писать и все, что помню – это то, что Лиз в середине ночи спросиламеня, собираюсь ли я, наконец, ложиться спать».

Лиз Бомонт имеет собственные воспоминания о той ночи. Онаговорит: «Я проснулась без четверти двенадцать и заметила, что он еще неложился. Я подумала: „Значит, он работает“. Но я не услышала звуков машинки,что меня немного удивило».

По ее лицу видно, что удивление ее тогда было куда сильнее.

«Когда я спустилась из спальни в кабинет мужа и увидела егоцарапающим что-то в этой тетрадке, я прямо-таки остолбенела, – смеется она. –Его нос почти касался бумаги».

Интервьюер спрашивает, почувствовала ли она облегчение,увидев эту картину.

Своими мягким и спокойным голосом Лиз отвечает: «Очень,сильное облегчение».

«Я захлопнул тетрадь и увидел, что написал шестнадцатьлистов без каких-либо помарок и исправлений, – говорит Бомонт. – 3а это время яисписал карандаш почти на три четверти, пользуясь точилкой». Он смотрит накувшин с выражением, которое можно одновременно принять и за меланхолию и заскрытый юмор. – «Я предполагаю, что мне нужно теперь убрать эти карандаши послесмерти Джорджа Старка. Я сам не умею ими работать. Я пытался. Но ничего невыходит. Что до меня, то я не могу обойтись без машинки. Моя рука иначе тут жеустает, а мозг тупеет».

Он бросает на собеседника быстрый взгляд и загадочноподмигивает.

– Милая, – он взглянул на жену, которая вся была поглощенанелегкой работой по запихиванию в рот Уильяма последних ложек смеси. Ребенок сне меньшим усердием стремился отправить подношение себе на нагрудник.

– Что?

– Глянь на меня, всего секунду.

Она обернулась.

– Это очень загадочно?

– Нет, дорогой.

– Я тоже думаю, что не так уж.

Конец очерка – это еще одна ироническая глава в длиннойистории, которую Тад Бомонт называет не иначе как то, что только «чудакиименуют романом».

«Путь Мэшина» был опубликован в июне 1976 года в небольшомиздательстве «Дарвин пресс» («сам» Бомонт печатается в куда более престижном«Даттоне») и произвел подлинную литературную сенсацию, выйдя в спискебестселлеров на первое место на обоих побережьях Америки. Роман былэкранизирован как сногсшибательный кинобоевик.

"Долгое время я ожидал, что кто-нибудь обнаружит, что ябыл Джорджем, а Джордж был мною, – говорит Бомонт. – Копирайт былзарегистрирован на имя Джорджа Старка, но мой литературный агент, как и егожена (она теперь уже экс-жена, но по-прежнему сотрудничает с ним), да и всяверхушка, и даже контролер-бухгалтер «Дарвин пресс» знали правду. Он должен былзнать ее хотя бы потому, что Джордж умел писать длиннейшие романы, но никак немог научиться самостоятельно подписывать банковские чеки. И, конечно, налоговоеуправление тоже должно было быть в курсе дел. Поэтому Лиз и я ждали примерногода полтора, что найдется некто, который разрушит всю эту комедию. Но этого неслучилось. Я думаю, что мне здесь просто очень сильно и глупо повезло.

Все это доказывает, что когда ты уверен в невозможностискрыть что-либо от болтунов, они все почему-то придерживают языки".

Вернемся к тем следующим десяти годам, когда блистательныймистер Старк, куда более плодовитый, чем его вторая половина, опубликовал ещетри романа. Ни один из них не смог повторить небывалый успех «Пути Мэшина», новсе они занимали места вверху в списках бестселлеров.

После длительной паузы, вызванной раздумьем, Бомонт начинаетрассуждать о причинах своего решения прекратить столь выгодную ему мистификациюпублики: "Вы должны помнить, что Джордж Старк был всего лишь выдумкой, неболее того. Я с удовольствием вел эту игру долгое время... и, черт побери,парень делал мне деньги. Я их называл «мои-твои деньги». Одно только сознаниетого, что я в любой момент могу бросить преподавание н заняться толькописательской работой, производило для меня гигантский эффект освобождения отвсех этих комплексов.

Но мне хотелось писать и свои собственные книги, и Старкначинал выпадать из игры. Он мешал мне. Все было очень просто. Я знал это, Лиззнала, мой агент тоже знал... Я думаю, что даже редактор Джорджа в «Дарвинпресс» понимал это. Если бы я продолжал сохранять сей секрет, соблазн написатьеще один роман Джорджа Старка в конце концов одолел бы меня. Я столь жеподвержен завлекающему зову денег, как и любой другой человек. Решение поэтомунужно было принимать окончательно и бесповоротно.

Другими словами, нужно было раскрыться перед публикой. То,что я и делаю. И как раз сейчас".

Тад оторвался от статьи с грустной усмешкой. Сразу же вдругощутилась некоторая искусственность и натянутость его веселья по поводу фото в«Пипл». Потому что не только фотографы журнала умели подавать свой материалтак, как это хотели и ожидали неискушенные в литературе читатели. Он понял, чтои большинство интервьюеров умеют это, в большей или меньшей степени. Но онсчитал, что он мог бы быть несколько поискуснее простого литератора в подачематериалов этого типа; он все же романист... а романист оказался просто парнем,которому платят за его вранье. Чем больше вранья, тем больше денег.

Старк, можно сказать, выходил за грань обычного. В этом былався штука.

Как прямолинейно.

Как успешно.

Как все это отдает дерьмом.

– Милая?

– Мм?

Она пыталась привести лицо Уэнди в относительный порядок.Уэнди была не в восторге от этой идеи. Она энергично мотала из стороны всторону своей маленькой заляпанной нашей головкой, а Лиз старалась стеретьследы пиршества влажной салфеткой. Тад подумал, что в конце концов жена схватитнегодницу, если только не устанет до этого в бесплодной борьбе. Уэнди, судя повсему, также учитывала эту спасительную для нее возможность.

– Не зря ли мы лгали по поводу участия Клоусона во всемэтом?

– Мы не лгали, Тад. Мы просто не называли его имя.

– И он был пустяковым мужиком, правда?

– Нет, дорогой.

– Нет?

– Нет, – ответила Лиз суровым тоном. Она только что заняласьлицом Уильяма. – Он был грязным маленьким пресмыкающимся.

Тад фыркнул:

– Пресмыкающимся?