Наташа почувствовала жалость. Действительно, у Эдика ведьничего нет, он прав. Деньги не в счет. К тому же он такой консерватор… Пожалуй,жестоко было бы с ее стороны отбирать у мужа то, что дает ему спокойствие иуверенность. А со свекровью она постарается найти общий язык.

И вот Наташа переехала в особняк Гольцев, познакомилась совсеми его обитателями. Правда, был еще призрак. Так она называла его про себя.Конечно, не настоящий призрак. Хотя иногда ей казалось, что этот человек дляобитателей дома, во всяком случае для одного, куда живее, чем сама Наташа.

Элина. Младшая дочь Евгении Генриховны. Любимое, балованноедитя, уехавшее из северной столицы пять лет назад учиться в Москву. Как будтонельзя было в Санкт-Петербурге найти подходящее учебное заведение! Наташа несомневалась, что Евгения Генриховна вполне могла обеспечить любимой дочерипоступление в любое из них. Или почти в любое. Тем более что Эдик не разговорил: Элина была умненькой, хотя и очень избалованной. Но она уехала,поступила куда-то сама и спустя два года пропала. Просто исчезла, как будто ееи не было никогда. Вещи в квартире, которую она снимала с подругой, остались наместе, пропал только паспорт. Подруга не могла рассказать ничего толкового,кроме того, что Элина, несмотря на свою общительность, к ней относилась немногосвысока и в личные дела не посвящала. У нее был какой-то мальчик, но даже имениего девушка не знала. А может, и не мальчик, а взрослый человек. Ну не знаетона, не знает!

Поняв, что толку от подружки немного, Евгения Генриховнапоставила на уши армию частных сыщиков, но никто из них не смог ничеговыяснить. Все говорили одно и то же: Элина общалась со всеми, не дружила близкони с кем. Пара-тройка парней из университета, с которыми у девушки были романы,картину прояснить не смогли: да, встречались раньше, но последнее время онадаже близко к ним не подходила – так, здоровались при встрече. Элина исчезла вдымном московском воздухе, словно растворилась, и остались только фотографии повсем стенам особняка – смеющаяся светловолосая девушка, смеющаяся белокураядевочка, хохочущая беленькая малышка. Элина была везде. Евгения Генриховна нехотела верить в ее смерть, хотя Эдик, как догадалась Наташа, давно уже в мысляхпохоронил сестру.

Но разговаривать на эту тему в доме было запрещено. ЕвгенияГенриховна говорила о дочери только в настоящем времени. Более того, раз вполгода она нанимала новое детективное агентство, чтобы очередные сыщикиисследовали все обстоятельства исчезновения ее дочери и подтвердили то, чтоподтверждали до них все остальные: Элина Гольц пропала бесследно. Не было никакихзацепок, позволяющих найти хотя бы возможную причину ее убийства. Но ЕвгенияГенриховна с маниакальным упорством продолжала нанимать новых и новых людей,которые снова и снова проходили тот путь, который прошли до них другие. Иоставалась ни с чем.

Госпожа Гольц стояла в своем кабинете у подоконника,задумчиво постукивая по нему полными пальцами. Жора исподтишка наблюдал за ней,сидя за письменным столом. Куча поздравительных новогодних открыток, которые онаккуратно заполнял от руки, была небрежно свалена в сторону, но, заметивмельком брошенный взгляд хозяйки, секретарь торопливо сложил их в стопочку.Мадам ненавидела беспорядок в любых его проявлениях. Подумав об этом, Жораусмехнулся про себя. Ну что ж, уважаемая Евгения Генриховна, теперь вы имеете непросто беспорядок – вы имеете капитальный бардак в своем собственном семействе.Эта мысль вызвала у него нечто похожее на чувство удовлетворения. Нет,удовольствия! Черт возьми, глубокого удовольствия!

– В чем дело, Мальчик? – Холодный голос мгновеннопривел секретаря в себя. – Тебя что-то обрадовало?

«Кретин безмозглый, – обругал себя Жорамысленно. – Знаешь ведь, что ведьма сечет любую гримасу на лице, даже еслитолько волосинка в ноздре дернулась. А уж усмешку непроизвольную не могла незаметить».

– Прошу прощения, Евгения Генриховна, – отозвалсяон, – фамилия насмешила. Адресую поздравление господину Милостивому, вот ине удержался. Представил, как хорошо было бы лет эдак сто назад выводить:«Милостивый господин Милостивый! Поздравляем вас нижайше со светлым праздникомРождества!»

Секунду хозяйка пристально смотрела на Жору, но невиннаяулыбка на его губах успокоила ее.

– «Поздравляем вас нижайше», – рассеянно повторилаона, отвернувшись к окну. – Глупость какая, никто так не писал и неговорил. А Никита Милостивый, к слову сказать, фамилию свою взял у супруги,поскольку его собственная, Клочков, нравилась ему значительно меньше. Я неисключаю, Мальчик, что он вообще жену выбирал исключительно по фамилии.

Секретарь не улыбнулся, потому что от него не ждали улыбки,но информацию о господине Клочкове запомнил. У него вообще была прекраснаяпамять.

– От Барсукова известий нет? – спросила ЕвгенияГенриховна, не оборачиваясь.

– Нет. Вы же сами знаете.

– Знаю, знаю. – Она взяла со стола фотографию в простойдеревянной рамке. – Иди. Ты свободен на сегодня. Кстати, купи что-нибудьэтому ребенку к Новому году.

– Надеюсь, Эдуард не собирается его усыновлять? –негромко и как бы про себя проговорил секретарь.

Старуха обернулась молниеносно, и черные глаза уставились наЖору с таким выражением, что он чуть не пожалел о сказанном. Хотя в любомслучае так или иначе вопрос следовало «провентилировать».

– Через мой труп, Мальчик, – негромко произнеслаЕвгения Генриховна. – Я вообще полагаю, что после выяснения биографиигоспожи Зинчук мой сын горько пожалеет о своей скоропостижной свадьбе и о том,что не озаботился поинтересоваться, чем она занималась до того, как встретиласьс ним. Впрочем, это не твое дело. Иди.

Когда секретарь вышел, она посмотрела на фотографию, которуюдержала в руке, и опустилась на стул. С фотографии улыбалась девушка летдвадцати в коротеньком голубом платье, белокурая, голубоглазая, с хорошенькоймордашкой избалованной любимицы.

Перед мысленным взглядом госпожи Гольц встало лицо невесткив обрамлении коротких темных волос, а рядом детская мордашка. Мальчик совсембеленький, а вот мама у него – чернавка. Белое и черное. Странный знак, решилаЕвгения Генриховна. Нехороший.

* * *

Девушка подумала, что со стороны они смотрятся очень необычно– пятнадцать фигур в одинаковых темных плащах, у некоторых на голове капюшоны.Если бы не рюкзаки за спинами, они выглядели бы совсем сказочно. Жалко, чтопереоделись только после электрички, но Данила строго запретил доставать плащидо того, как они выйдут из города. Правильно, наверное, а то еще глазеть будут,мало ли что… Могут и пристать. Хотя приставаний Данила как раз и не боялся –тех троих безымянных , которые постоянно шли замыкающими, было вполнедостаточно, чтобы отбить охоту у забияк когда-нибудь еще лезть к мирнымпаломникам. Они-то как раз постоянно шли в капюшонах, и, сказать откровенно,этому девушка только радовалась – лица у всех троих были неприятные. Мрачные икакие-то… непросветленные, в общем.