Я посмотрел на человека, который, поднимаясь по ступенькам,протягивал руки к связке бумаг, предлагая свою цену. Это был не кто иной, какмой старый знакомый Огден Слай собственной персоной. Его жирное пузо,колыхаясь, выступало вперед, на оплывшем лице ни тени эмоций, а нервные рукижадно тянулись к пачке писем.

Я поспешил убраться из виду и задумался. Огден Слай,замешанный в таинственной смерти, должно быть, уже дал в окружной прокуратуреподписку о невыезде до окончания следствия и все же не допускал мысли, чтоможно пропустить хотя бы один аукцион, где продаются письма мертвецов.

Обойдя здание суда, я вошел в него с другой стороны иотыскал стенографистку управляющего по делам наследства. Я попросил ее порытьсяв картотеке имущества, оставленного бедняками, и узнать, не выставлялось ли напродажу что-нибудь из вещей некоего К.В. Кинсингтона после его смерти. Онаокинула меня равнодушным взглядом, свойственным всем клеркам, живущим назарплату государственного служащего, зевнула, вышла из комнаты и вскоревернулась, неся толстую книгу с описью имущества умершего К.В. Кинсингтона. Средиоставшихся после него вещей числились: пистолет, патронная лента, наручныечасы, кое-что из одежды, чемодан и пачка писем.Все это было продано с аукциона,а вырученная сумма аккуратно занесена в книгу.

Теперь я знал все, что хотел. Мне стало ясно, как удавалосьОгдену Слаю безнаказанно шантажировать людей, сохраняя при этом собственнуюрепутацию. Он заполучал письма, читал их, составляя представление о владельце,потом находил их авторов, — вот, собственно, и все.

Как правило, люди, чьи письма продавались с аукциона, былинеудачниками, однако в хранившихся у них письмах прослеживались основныежизненные этапы этих людей. Для того, кто жил вымогательством, содержание этихписем представляло надежный источник дохода. Конечно, бывали случаи, когдашантажист вытягивал пустой билет или когда игра не стоила свеч — емупопадалась, например, какая-нибудь бедная вдова, готовая отдать последниегроши, лишь бы скрыть от соседей, что ее сын просто-напросто бездельник, а непреуспевающий, как они считают, делец. И все-таки среди всей этой мелочи могловстретиться и что-нибудь значительное, что-нибудь вроде писем К.В.Кинсингтона, — наживка, на которую можно выудить крупную рыбину типа ДжонаСтонтона Ламберта. Интересно, что Огден Слай посадил Ламберта на крючок такловко, что продолжал считаться другом семейства и даже настоял на оглашении егопомолвки с Луиз.

В конце концов у меня начали появляться кое-какие мысли.Весь вечер, что я пробыл с девушкой, они копошились в моей голове. Она жеболтала такой легкомысленный вздор, что я не мог не смеяться. Весь ее видговорил о том, что нет в мире ничего, что могло бы ее обеспокоить.

Я попытался перевести разговор на Огдена Слая и ее помолвку.

— Помолвка! — возмутилась Луиз. — Похоже, мойпапочка, которому обычно все до лампочки, на этот раз переусердствовал.Противный, гадкий! В следующий раз я займусь любовью с тобой, Эд Дженкинс… Ну,пойдем потанцуем. Перед тем как покончить с этим «филе миньон», мне хочется ещераз повертеться.

Тогда я попробовал изменить курс.

— Я уезжаю из города недели на три-четыре, — какбы невзначай заметил я.

Она споткнулась и прильнула ко мне:

— Но… ты не сделаешь ничего плохого?

Я рассмеялся, заметив, как внезапно побледнели ее щеки:

— Разумеется. Не думаешь же ты, что я уезжаю из города,чтобы учинить какую-нибудь пакость?

Мы еще немного потанцевали, но уже молча.

— Пойдем, я устала. Хочу поесть и выпить глотокчая.Знаешь, Эд, ты безнадежно отстал от жизни, и у тебя поразительно скучныеманеры. По-моему, ты можешь просидеть весь вечер над апельсиновым соком.Рассудительность уже давно вышла из моды.

Мы вернулись за стол, и Луиз, опустив глаза и внезапноссутулившись, принялась уныло ковырять ножом и вилкой содержимое тарелки. Черезнесколько минут она, пространно извинившись, отпросилась на минуту, а когдавернулась, я заметил, — несмотря на свежий слой пудры, — что глаза еепокраснели. Ясно одно: я был слишком важной фигурой в игре, в которой онаучаствовала, или, по крайней мере, думала, что участвует.

Наконец, придя к какому-то решению, Луиз заметно взбодрилась,снова стала жизнерадостной и беззаботной, словно выпускница колледжа. Яогляделся по сторонам — не вызвана ли эта перемена каким-нибудь событиемизвне, — но в зале было полно народу, и я не знал, на кого думать.

Мы ели и снова танцевали, потом она попросила, чтобы я отвезее домой, и было в ее тоне что-то такое, что вызвало у меня подозрение. Тем неменее я поехал с ней. Дело зашло уже довольно далеко, и, хотя мне казалось, чтоя знаю, как все обернется, мне все же хотелось разузнать побольше, прежде чемоткрывать свои карты.

Дорогой ласкам и нежностям не было конца. До сих пор я имело них абстрактное представление и считал себя слишком зрелым, чтобы заниматьсяподобными вещами. Но ее трепетные поцелуи, жаркое дыхание, губы, страстнольнущие к моим, заставили меня поверить, что время пошло вспять и все вокругперевернулось.

И все же мои мысли витали вдалеке от этого автомобиля идевушки, где-то в глубинах несгораемого сейфа Джона Ламберта. Думал я также обоплывшем теле Огдена Слая, об этих красноватых глазах и птичьем носе, и всякийраз мне казалось, что я вижу, как его беспокойные красные волосатые рукискользят по голому плечику девушки.

Я снова пытался перевести разговор на ее помолвку и узнать,каково ее истинное отношение к Огдену Слаю.Но стоило мне упомянуть его имя, какнастроение ее резко переменилось. Она содрогнулась, словно холодный ночнойвоздух пронзил насквозь ее тело, поцелуи стали безжизненными, и она вдругразразилась горькими рыданиями, сотрясающими все ее хрупкое тело.

Но буря эта прекратилась так же внезапно, как и началась.

— Я люблю тебя, Эд, — сказала она, прильнув губамик моим, мокрой щекой прижимаясь к моему лицу, глаза ее блестели от слез. —Я так люблю тебя! Хотя знаю, чем все это кончится…

Я удивленно посмотрел на нее.

— Знаешь, Эд, — внезапно сказала она, решивсразить меня наповал, — ты похож на хлопотливую мамашу, без усталипекущуюся о своих чадах и не замечающую, что они давно уже выросли. Как толькоона принимается учить их уму-разуму, они тут же просят ее отвалить. Ведь я длятебя такое чадо, да, Эд?

Я рассмеялся. Мне-то казалось, что с ней все предельно ясно,и только теперь я начал понимать, как умело малышка распоряжается имеющимися унее козырями.

Я отвез ее к месту, где она оставила свою машину, иотправился домой. Мне предстояло поработать над письмом К.В. Кинсингтона кОгдену Слаю. Когда работа была закончена, это оказался настоящий шедевр.

Схема действий Огдена Слая была проста. Сначала он раздобылписьма, содержащие сведения об участии Джона Ламберта в одной не совсем честнойсделке, а потом предъявил ему свои требования, исходившие якобы от Кинсингтона,человека, который к этому времени был уже давным-давно мертв. Мое письмопредставляло собой подделку, но я не сомневался, что этот номер пройдет. Всвоем письме я сообщал шантажисту, что он сделал ошибку, думая, будто ямертв, — просто меня долго здесь не было и, воспользовавшись этим, мойдруг присвоил мои имя, работу и имущество, потом этот друг умер, о чем я не былосведомлен, и все мои бумаги исчезли. После долгих и кропотливых трудоввсе-таки удалось напасть на след писем, и в результате поисков я обнаружил, чтоновый владелец принадлежавших мне некогда бумаг использует их с целью шантажа.Я писал, что все деньги, до последнего цента, добытые вымогательством, должныбыть возвращены мне, в противном случае Огдена Слая ждет тюрьма, хотя мне нехотелось бы идти на крайние меры.