- И ещё, миледи, - тихий голос Гаспара вывел меня из задумчивости. – Это лежало на столе. Я позволил себе забрать их оттуда. Хоть и не наше, но всё-таки золото. 

На его протянутой руке я увидела дюжину круглых золотых монет. Крупнее тех, что были у нас в ходу, тех, что дал мне Эдвин.

- Я никогда не видел таких, - Гаспар с сомнением покачал головой.

Зато видела я. Отец подарил по одному такому золотому нам с Бланш, когда вернулся с войны. 

- Корсийское золото намного чище нашего, - сказал он тогда. – Эта монета ценится во много раз больше, чем наш вольтурингский франк.

В своих руках Гаспар держал целое состояние.

Мой раненый рыцарь оказался корсийцем. 

Наутро в замок начали прибывать первые гости. 

Мы с отцом больше не могли скрывать известие о моей свадьбе. Так как она была назначена на следующий за рождественскими праздниками день, все в предвкушении великолепного торжества с энтузиазмом начали к нему готовиться. 

Дуаер всегда широко праздновал Рождество. А сейчас, в первый год мира, эти двенадцать рождественских дней обещали превратиться в нечто грандиозное. 

Первая свеча в рождественском венке была зажжена мной собственноручно ещё в конце ноября. Теперь их было уже три. Оставалась последняя, которая ожидала своего часа в предрождественское воскресенье.

Несмотря ни на что, я постепенно заражалась атмосферой праздника. Любую свободную минутку я проводила в часовне, где, слушая рождественские гимны и песнопения, истово молилась: за Жакоба, за маму, за отца и Бланш, за Кристофа. И, конечно, за Эдвина. В эти дни в часовне и в залах замка, украшенных падубом, еловыми ветками и наполненных ароматом имбирных пряников и сливочного эля, верилось, что Господь не отвернётся от тех, кто был мне дорог.

Двадцатого декабря отец внёс в зал здоровенное рождественское полено. К тому моменту в очаг положили несколько обгорелых чурочек, оставшихся от прошлогоднего праздника, и под торжественные песнопения сверху водрузили новое. Гореть оно должно было все двенадцать дней. Ответственным за поддержание огня назначили маленького Кристофа.

За все семнадцать лет я не помнила таких торжеств. Мир, принесённый на нашу землю, наполнил сердца людей радостью. Музыка не умолкала даже ночью. Для бродячих артистов на главной площади был устроен помост, где каждый день они показывали красочные мистерии. В этом году Лордом Беспорядка был выбран главный виночерпий, и его ярко разодетая свита устраивала ежедневные шутовские соревнования и маскарады. Смех, колокольный звон, радостные крики детей – я была рада, что именно таким запомню родной дом. 

Накануне сочельника в замок потянулись страждущие. Дуаер всегда славился щедростью на богатые милостыни. Бедняки, пастухи, дворовые работники – все получали свою часть подарка. Кружка с тёплым элем, кусок пирога, обмотанного холстиной, монетка – целый день мы с Бланш раздавали их в замковой часовне. Под вечер я уже валилась с ног от усталости и мечтала лишь об одном: оказаться в своей кровати и проспать до самой свадьбы.

Неожиданный шум во дворе возвестил о прибытии новых гостей. Сестра побежала встречать их, а я тяжело опустилась на маленькую скамеечку и, закрыв глаза, привалилась к обвитой плющом колонне. Ещё одни гости, ещё хлопоты с их размещением, размещением лошадей, совместной приветственной трапезой. Не будет большого греха, если на этот раз ими займётся кто-либо другой. Отец и так сердился за то, что я совершенно не готовлюсь к свадьбе. Единственное, на что меня хватило, – это заняться свадебным платьем. Я наотрез отказалась от нового. Зная, что ежедневно буду посвящать много времени примеркам, попросила портних переделать мамино. Её платье было сшито из тёмно-синего бархата – тяжёлого, дорогого с красивой вышивкой из серебряных нитей и поясом, спускавшимся к талии, повторявшим узор вышивки. Мама была выше меня, поэтому платье пришлось укоротить и немного ушить в талии. На голову я собиралась надеть простое белое покрывало и тонкий золотой венец. Все фамильные драгоценности переходили к Бланш. И хотя она была готова с радостью уступить их мне, я отказалась: богатство Дуаера должно было оставаться у его хозяйки. А законное право называться хозяйкой Дуаерского замка после смерти нашей матери перешло к Бланш.

Как я и предполагала, сестра больше всех расстроилась известием о моей свадьбе и скором отъезде. Но не в характере Бланш было долго предаваться унынию. В отличие от меня она с радостью окунулась в предсвадебные хлопоты, чему я была несказанно рада: уж если не мне, так пусть хоть моей маленькой сестрёнке они доставят удовольствие.

Бланш нашла меня, дремлющую в уголке за церковной колонной.

- Прибыли новые гости.

- И что с того? – зевнула я. – Ты же знаешь, в правом крыле есть свободные комнаты. 

- Это посланники твоего жениха, Эсти.

Сонливость как рукой сняло. Я немедленно вскочила на ноги.

- Он тоже приехал? 

- Насколько я поняла, нет. – Бланш принялась отряхивать мою испачканную юбку. - Кажется, в пути он заболел.

- Я очень прогневлю бога, если скажу, что рада этой новости?

- Что ты, Эсти! Как можно? - сестра осенила себя крестным знамением.

- Действительно, радоваться чужой болезни грех. Но разве ты можешь упрекнуть меня в желании подольше оставаться здесь, в Дуаере? 

- Конечно, нет, - Бланш порывисто обняла меня. – Я вообще не хочу, чтобы ты уезжала. Может, у тебя получится уговорить жениха остаться жить с нами?

Глазёнки Бланш ярко заблестели. Грустно улыбнувшись, я погладила её по щеке.

- Нет, милая. Он был бы здесь так же бесправен, как и я. У отца есть законные наследники – ты и Кристоф. Воспримем как благо, что королевская немилость вас не коснулась.

- Это несправедливо, Эсти. 

- Несправедливо. Но разве у нас есть выбор?

- Есть! – сестра решительно вздёрнула подбородок. – Я могу выйти замуж вместо тебя. Какая разница, на ком жениться – на младшей сестре или на старшей. Мы с тобой одного роста, и фигуры одинаковые – никто не заметит подмены на венчании. А когда правда откроется, будет уже поздно. 

- Не выдумывай! – рассердилась я на Бланш. – Придут же в голову подобные глупости. 

- Нет, Эсти, в самом деле…

В последующие дни я резко пресекала попытки Бланш снова заговорить со мной об этом. Моя резкость с сестрой объяснялась страхом, что в какой-то момент я смалодушничаю и соглашусь с её планом. Ведь одним из корсийцев, прибывших в замок, оказался мой Эдвин.

Когда следующим вечером группа из десяти рыцарей, бренча оружием, вошла в заполненную до отказа замковую часовню, в ней повисла напряжённая тишина. Не останавливаясь и не смотря по сторонам, они быстро прошли по проходу и заняли свои места, справа от алтаря. Корсийцы выглядели устрашающе: темноволосые, мощные, грозные. У всех под плащами оказались доспехи – сверкавшие, украшенные драгоценными камнями и золотой чеканкой.